Спасибо. Как мама?
– Как обычно. Сказала, что пошла в магазин.
– Передай привет. Перезвоню позднее. Нужно идти.
Закончил разговор. Горло сдавило. Думал о матери, высматривающей товар между полками в магазине, об отце, смотрящем телевизор в темной комнате, о словосочетании четвертая смена. В нем одном было много такого, что могло парализовать воображение.
Пестун возмутился и закатил глаза.
– Отец. Звонил по поводу летней работы.
– Выключи его, к дьяволу.
Мы сделали большой круг и, когда вернулись назад, смогли убедиться, что никаких пересекающих следов не было. Продолжили обходы, делая с каждым разом все меньший круг. Четвертый круг длился всего минут двадцать, но следы по-прежнему оставались внутри. Мы были совсем рядом с собаками. На пятом круге Пестун ехал с лыжными палками под мышкой, очень медленно, тихо насвистывая какую-то мелодию.
Белая собака поднялась первой из-под ели. Она залезла на небольшой бугорок и шевелила ушами. Это был Нанок.
– Не останавливайся, – прошипел Пестун, продолжая насвистывать. Он прошел по дуге мимо собаки, сузил круг, приблизившись к ним. Похожий шерстью на волка Инук вышел вперед, перед Наноком. Собаки следили за нами не шевелясь. Я не осмеливался смотреть на них, разве что косым взглядом. Не понял, что произошло и как он это сделал, но внезапно мы оказались рядом с беглецами. Когда до собак оставалось метров пятнадцать, Пестун остановился и присел. Я последовал его примеру. Он вытащил из кармана куски мяса и бросил один перед Инуком.
Пес вздрогнул и попятился. Резко повернувшись, он натолкнулся на Нанока и нырнул под защиту деревьев. Нанок последовал за ним, и в мгновение ока собаки исчезли.
– Дьявольски дикие, – прорычал Пестун, бросил толстый кусок мяса себе в рот и молча пошел на лыжах туда, откуда мы пришли.
Сбиваю снег с материнских пим на пол прихожей и вхожу в избу с полной охапкой дров. Запах приветствует меня так, что я почти разрываюсь от счастья. Запах талой ели, свежих бревен и рисовой каши, которую мама приготовила из крупы, нелегально привезенной отцом из Швеции. В запахе есть что-то сладкое, возможно, он исходит от тех ожидающих на блюде краснощеких яблок, которые отец привез из той же контрабандной поездки, для всех по одному, кроме грудничка, который еще только сосет материнское молоко. Если бы запах можно было разлить по бутылкам, я сделала бы это наверняка. Смазала бы пробку сосновой смолой и прочно закупорила. Нюхала бы запах только в крайних случаях, когда закончатся карточки на муку, отвалится подошва от обуви и неизвестно, будет ли новая, а также в такие вечера, когда отец после долгого дня затихает в своих раздумьях у стены и мгновенно меняется, становясь старым и измученным, и я боюсь, что он может умереть в любую минуту.
Но сегодня отец радостный, как прежде. Мама суетится веселее, чем когда-либо.
– Пойдемте есть кашу, – командует она. Отец спрыгивает с полатей так, что пол грохочет, и говорит конечно, дорогая госпожа.
Пару недель