а потом рыдала в подушку от собственного бессилия.
– Она у меня не только сына, она у меня полжизни вместе с ним забрала! – жаловалась она мужу.
Алексей гладил Прасковью по худой вздрагивающей спине.
– Она как лучше хотела. Она о Феденьке заботится больше, чем о ком-либо. Да и целый год она его, совсем крохотного, нянчила, ночами не спала, когда он болел. Нам её благодарить надо!
Прасковья качала головой и отворачивалась от Алексея. Он, как всегда, не понимал её.
И вот теперь Феденька улыбался ей так, будто осознал, что она его мама, которая любит его больше всего на свете и способна на всё ради него.
– Иди ко мне, малыш! – прошептала Прасковья и протянула руки к сыну.
Тот замешкался, а потом отложил недоеденную краюшку, снова улыбнулся и протянул к ней свои ручонки. Прасковья схватила его, прижала к груди, жадно вдохнула его сладкий детский запах и проговорила:
– А хочешь, Феденька, мы с тобой убежим от всех! Побежим далеко-далеко – только я и ты! Хочешь?
Мальчик засмеялся, решив, что это игра, и радостно закивал головой. Прасковья же, обезумев от счастья, бросилась в свою спальню, распахнула настежь окно, опустила Феденьку на землю и вылезла следом за ним. Подхватив мальчика на руки, она выбежала со двора через заднюю калитку и бросилась бежать по узким улочкам, виляя между домами. Выбежав за пределы села, Прасковья присела в траву отдохнуть.
– Сейчас дух переведу, Феденька, и отправимся мы с тобой в соседнюю деревню. У матери там сестра живёт, переночуем у неё, а потом дальше побежим.
Она с улыбкой взглянула на сына и тут же переменилась в лице. Феденька плакал, вытирая кулаками слёзы с пухлых щёчек.
– Что же ты плачешь, сыночек? Мама же здесь, рядом с тобой! – воскликнула Прасковья и принялась целовать заплаканное личико ребёнка.
– Баба! К бабе хочу! – захныкал мальчик, рот его скривился, и слёзы хлынули из глаз.
– А как же мама? Мы же с тобой хотели убежать далеко-далеко? Ты и я! – попыталась уговорить сына Прасковья.
Но мальчик не слушал её, он плакал навзрыд, а потом принялся капризно колотить её ручками, пинать ножками.
– Нет, нет, нет! Баба! Хочу к бабе! – кричал он.
И Прасковья, видя искренние страдания сына, сдалась. Она встала, взяла его на руки и пошла к селу. Прижимая Феденьку к груди, она шептала ему на ухо:
– Не плачь, сейчас мы придём домой, и ты увидишь свою бабу. Уже почти пришли!
Слёзы катились у Прасковьи из глаз, она смахивала их рукой и шла вперёд. Ей было тяжело, но она держала спину прямо, гордо неся в душе своё очередное жизненное поражение.
– Куда ты его носила? – закричала свекровь, едва Прасковья переступила через порог. – Выкрасть хотела? А ну, признавайся!
– Хотела, да перехотела, – спокойно произнесла Прасковья, – тише, а то разбудишь! Уснул он на полдороге.
Она передала Акулине спящего Феденьку. Та аккуратно взяла мальчика, прижала его к груди, поцеловала в лоб, а потом отнесла