время языком молоть! Даже Солнце-бог ещё дрыхнет, а его дети уже на ногах.
– Так не поддавайтесь пороку саможаления! В мире достаточно несправедливости и теневых козней, на которые стоит обратить свое внимание и свое желание помочь, – Королевский Жрец замолк, подарив мне иллюзию, что все закончилось и желание зааплодировать по этому поводу. Хмыкнув, он растянул губы в странной, как будто сердитой улыбке, – А сопли мотать нечего. Ваша Настоятельница вообще принцесса по крови, и ничего, работает со всеми наравне и грехов себе не прощает.
Наша Настоятельница, жрица Чистоглазка, похожая на бледное и печальное изваяние какой-нибудь древней мученицы, стояла по правую руку от его святейшества, широко распахнув глаза и неотрывно пялясь в одну точку. Бытует легенда, что она умеет спать с открытыми глазами прямо на службах и только тем до сих пор и жива. Сокол у нас любит дёргать Чистоглазку хоть бы и в два часа ночи с комментарием «Так уже скоро утро!».
– Относитесь серьёзнее к своим обязанностям, мои дорогие, – проговорила она, не меняя направления взгляда, – Солнцу служить – не шутки шутить, и ваши богохульные речи и дерзкие проступки вовсе не покажутся ему забавными.
Я был в этом не уверен. Солнце-бог – сущность со специфическим, но с весьма развитым чувством юмора. Других объяснений, почему я, любитель отсыпаться по утрам до полудня, был им засунут в Утренний корпус, вроде как нет.
– Нужно работать на благо храма! Вы ведь хотите стать жрецами? – поддакнул откуда-то от алтаря помощник Настоятельницы, младший жрец Утреннего корпуса, Долгослав.
Я не хотел быть никаким жрецом. Я хотел кинуться пред Соколом на колени и прокричать: «Умоляю, закругляйтесь! Я не спал две ночи, а днём пахал, как осёл на руднике! Если вы собираетесь нас мучать до самого рассвета, лучше сразу принесите меня в жертву Солнцу! Я не выдержу!».
Чья-то рука заботливо легла мне на плечо. Полуобернувшись, я увидел размазанный, двоящийся силуэт.
– Ты опять не смог уснуть ночью? Я же давал тебе снотворное. Ты выпил? – прошептал силуэт, и лишь по голосу я отличил среди других расплывчатых силуэтов Остролиста, самого толкового из бестолочей нашего корпуса. Ему было около тридцати, он имел большие заслуги и аж четырнадцать рун, к которым прилагалось полное право стать жрецом (на него даже полдники засматривались), но Острик желал оставаться монахом, утверждая, что корпус без его поддержки рухнет в считанные дни, а Чистоглазка повесится с горя.
– Я выпил в два часа ночи, – проблеял я тихо, – Но оно начало действовать только через час, а потом был сбор на проповедь.
Остролист вздохнул. По некоторым причинам он прекрасно знал о моей бессоннице и полной беспомощности по утрам. Пытался меня лечить снотворными травками, надеясь, что я начну засыпать вечером и просыпаться утром свежий, здоровый и пышущий желанием работать, но сегодня его план сломался о внезапную проповедь Сокола. Я только-только уснул, отравленный снотворным зельем, и почти сразу