тишине недопонимания. В голодный год Бим бы не пропал, пустив в дело даже стебли трёх колосков9.
Вот девчушки, хохоча, пробежались немецкими догоняшками вокруг колонн, подпирающих угол свода со статуей Марии. Приостановились, посмотрели на Порфирия, что-то сказали промеж себя. Тут же засмеялись и умчали к мамкам. А потому, что Бим смахивает на доброго, подвыпившего немецкого гнома только без колпачка.
Узким воздушным пучком гулькнул звук автомобиля через арку, прострельнул сквозь Порфирия в арку противоположной стороны Новой Ратуши и стих аж на Риндермаркт. Смешался с тамошним уличным шумом.
♥♥♥
– Видел бочку у входа? – спросил Бим, когда Кирьян Егорович вернулся.
– Видел.
– А ты понял как она работает и для чего?
– Да так, не обратил особо внимания. Торопился. Помню, что тёмная и дубовая.
– Дак, это вот малый гнёт.
– Чего-чего?
– Гнёт, ёпть! Не слыхал? Ну, вино жмут из винограда. Сверху рукоятка, под ней винт толстый из дерева.
– Нека, не рассмотрел.
– Ну, так я и рассказываю подробно. Сбоку вот там и там обруча…
– Обручи.
– Я и говорю – обруча. На них захлёстки. Когда до упора завинтят, а вино уже слилось…
– Не вино, вино потом будет. Сок сначала типа сусла!
– Ну, сок. Так вот потом захлёстки – куяк вверх, и обруч сымают. Бочка куяк надвое, переломилась… и… шкурки… это…
– Жмых?
– Ну да, жмых, шкурки… вытаскивают.
– О-о-о!! Умно-о-о.
– Малый заводец.
– Умно-о-о.
– А винцо по…
– Сок пока…
– …ну, сок, сок, сок-тёк-ёк по жёлобку, потом по жёлобу, потом ещё. И в корыто сливается. Всё деревянное, заметь! Начхать им на микробов. Всё на улице. Вот она экология.
– Врёшь, что на улице. Мор будет. И был.
– Не из-за вина. А из-за грязи. Туалет по дороге, мухи, крысы, зловоние. Понял? Ну ладно, это для музея на улице. Конечно в помещении варили, Киря. Извини, приврал. Но для красоты, не для вранья, понимаешь меня?
Кирьян не дурак, он понимает, но ему тоже хочется чем-то похвастаться. И есть чем:
– А ты видишь вот тут и везде, вот присмотрись, видишь на стенах всякие торчки высовываются?
– Вот эти что ли страшилы? Это декоративное! – Бим пренебрежительно отмахивается от скульптурок, как от недостойных внимания такого большого человека, как он, занятого настоящим делом. – В Праге таких полно.
– Так это не страшилы, Бим, а это сливы.
– Фрукты? Ну ты даёшь!
– Сам фрукт! Это для воды сливы… для отвода дождя.
– Ну ты!?
– Вот и присмотрись. Каждая страшила с трубкой во рту.
– Курят.
– Сам ты куришь.
Тогда Бим, не веря на слово, привстал с места, подошел к ближайшей стенке и задрал голову кверху. Обнаружив агнца божьего в руках у каменной Марии, он перекрестился. Бормотнул что-то про себя, преклонил