леденеет в груди, когда я изучаю людей вокруг меня.
Они не выглядят слишком плохо, учитывая обстоятельства мира. Их одежда грязная, но они не изможденные и не на грани голода, как я. Несмотря на свое положение пленников, они выглядят относительно здоровыми.
Но вот что меня беспокоит. Почему темные морки сохраняют им жизнь, кормят их, следят за их здоровьем и защищают от пожаров, которые они сами же и устраивают?
Что в них такого особенного, или, должна я сказать, в нас?
Что-то ужасное разрушает мои мысли.
Я моргаю, тру глаза, затем снова смотрю на коня, который взбирается по склону вверх по дороге. Он не похож ни на одну лошадь или коня, которых я когда-либо видела. Это что-то из фильма ужасов.
Зверь лишен шерсти. Серая кожа обтягивает выступающие кости коня, а тонкий, узкий хвост покачивается позади него, напоминая мне те мечи, которые используются в фехтовании. Он выглядит таким же острым, как меч, во всяком случае. А его глаза… алые огненные шары.
Не отрывая взгляда от зверя, я тереблю девушку рядом со мной, ту, что поила меня водой. Прежде чем я успеваю спросить ее, видит ли она зверя, она нежно берет мою руку и кладет ее мне на колени.
«Я знаю», – бормочет она себе под нос, достаточно тихо, чтобы я могла услышать, но также достаточно тихо, чтобы нас не подслушали морки. «К ним привыкаешь.»
К зверям или моркам?
В чем разница, на самом деле?
Я смотрю девушке прямо в глаза.
«Что происходит?» – спрашиваю я шепотом, голосом, полным боли, пульсирующей во всем теле. «Почему мы здесь?»
Она качает головой, словно предупреждая меня, чтобы я бросила это. Я замечаю, что мужчина позади меня внезапно ускользает и присоединяется к остальным, которые сторонятся меня.
«Шшш», – успокаивает меня девушка и бросает настороженный взгляд на морков, охраняющих нас.
Один из охранников повернулся к нам и наблюдает за нами с открытым интересом.
Но в его глазах есть проблеск гнева, скрытый за любопытством. У меня такое чувство, что он хочет, чтобы мы продолжали говорить, и что последствия будут недружелюбными.
Я бросаю взгляд на щиколотку, где рукав свитера туго завернут.
«Кто это сделал?» – спрашиваю я, не задумываясь.
Но, по какой-то причине, охранник не реагирует, а плечи девушки расслабляются, словно она испытывает облегчение или что-то в этом роде. Интересно, возможно, дело в смене темы. Мы можем говорить, особенно о наших травмах, но не о морках или их мотивах держать нас здесь.
Я прикусываю язык, чтобы не задать вопросы, которые мне не терпится задать. У меня будет шанс спросить позже. Не сейчас, в тишине, нарушаемой только потрескиванием огня в поселке и редким шепотом рядом стоящих морков.
«Федор Семенович сделал перевязку», – говорит мне девушка и указывает на седого пожилого мужчину, на коленях которого лежала моя голова, когда я очнулась.
«Я сделала это», – добавляет она и поднимает мою голую руку.
Открытые раны смазаны какой-то пастой.
«Я