небольшой ужин при свечах. И знаешь, на кого пал мой выбор? Я даже стихи тебе почитаю. Никому этого не делал, но для тебя сделаю исключение…
Взяв ее за руку и положив свою на изгиб ее талии, я развернул ее на сто восемьдесят градусов.
– Чудные туфельки, – сообщил я, сладко улыбнувшись. Сандальки на ее ножках и в самом деле были достойны карандаша художника. Не говоря уже обо всем остальном.
Бестия смягчилась.
Она позволила не только вывести себя на свежий воздух, но и даже ни разу не перебила. Боги, она, эта нимфа без изъянов, даже умела слушать.
Прижимаясь к ней щекой и нашептывая на ушко массу других тонких глупостей, я проводил ее до самого выхода, не давая ни одного шанса усомниться в серьезности своих намерений. От ее волос пахло лесом и чем-то еще. Я чувствовал, что был близок к обмороку.
Стоя и глядя ей вслед, я только сейчас понял, насколько близко подошел к краю пропасти. Смотреть туда не стоило.
Надо придумать какие-то гвозди на подошву под пятки, что ли, подумал я с отчаянием. Я закрыл глаза и осторожно перевел дух. Я знал, что еще одного такого испытания мне не выдержать. Если жена с сюрпризами, то единственный выход – это если муж будет с мозгами.
2
– Повелевший, – обратился ко мне Ноздря, друг народа. – Вы все утро выглядите озабоченным. Случилось что-нибудь?
В глазах его стыло неподдельное беспокойство.
Я думал, говорить ему или не стоит.
– Вы, наверное, не слышали, но свет, что наполняет жизнью нас и весь мир, неоднороден. Он состоит из частиц – таких мельчайших порций энергии, которые не способны оставаться в покое и принуждены законами природы пребывать в постоянном движении. Можете представить? Их даже называют фотонами. И вот какое дело. Опуская случаи неоднородных сред, фотон всегда движется с одной строго определенной скоростью. Всегда. Но пытался ли до сих пор кто-нибудь ответить, почему существует это и именно это ограничение скорости света?
И как бы выглядел мир, будь она иной?
Ноздря ужаснулся. Выкиньте эту ересь из головы, попросил он нехорошим голосом. Иначе, клянусь богами, мы все об этом пожалеем. Его взгляды как консерватора подвергались тяжелому испытанию.
Покойный историк Преаб, вот скажем, насчитывал в своих фундаментальных трудах не менее двух цивилизаций, имевших когда-либо место в истории многострадальной вселенной: одну хорошую и одну не так чтобы очень. Та, что похуже, по мере сил старалась жизнь усложнить; та, что получше, старалась сделать ее попроще, в полной гармонии с природой и ее учением о симметрии. За свою арифметику историк едва не поплатился добрым именем, пытался бежать, но неудачно, после чего его тайно вывозили на острова Пти по частям для торжественного захоронения. Я дальше даже читать не стал, просто отправил советника выяснить, на какие именно. При таком раскладе, конечно, самой разумной политикой было сидеть тихо, думать быстро и делиться своими концептуальными соображениями об устройстве вселенной только со своим котом. Кто, спрашивается, его дергал