мне не родной. Он, конечно, меня удочерил, но это, скорее, чтобы вопросов потом в школе не возникало, почему у меня фамилия не такая, как у родителей. А Калерия Петровна любит семью изображать, ведь своих-то детей у нее нет. Мы с отчимом неловко обнялись.
– Лиза! Горе-то какое! – подвывали тетя Аня с Верочкой.
Тетя Аня очень сильно постарела. Хотя, чему удивляться, ведь двадцать лет прошло. Но она, по-прежнему, обожает демонстрировать свое богатство: все пальцы в перстнях, платье явно от какого-то дизайнера, и очки навороченные. Верочка стала теткой необъятных размеров и все пыталась прижать меня к своей пышной груди:
– Мы же с тобой родня, Лизонька, мы же сестрёнки.
Тоже мне сестренка нашлась. Двадцать лет она про меня не вспоминала, а теперь изображает родственную душу. У нас из общих родственников один мой брат был. Мне он брат по матери, а ей вообще двоюродный.
Люба с Никой тем временем метали на стол яичницу, блины и бутерброды. Павел бестолково суетился и торопил всех.
В восемь утра пришли еще какие-то друзья брата и в квартире стало совсем не протолкнуться. Говорили о том, что обряд отпевания пройдет непосредственно у места захоронения. Отпевать будет батюшка из монастыря, в котором Лешка с Пашей последние годы много трудились над восстановлением церкви. Надо же, они сделали точную копию деревянной церквушки, которая там на подворье когда-то стояла! Я знала, что Леша каждый год уезжал “подальше от цивилизации” на все лето. Но в подробностях он никогда и ничего мне не рассказывал. Однажды прислал свою фотку – стоит на деревянных лесах под куполом церкви – это когда работы были уже почти закончены. Но хоть бы раз упомянул о том, что он, фактически, в одиночку все это делал! Надо будет Павла расспросить о подробностях!
К девяти утра распределились по машинам и поехали на кладбище. Дальше у меня вместо связных воспоминаний – отрывочные картинки. Как цветные слайды, переставляемые в проекторе. Вот огромные снежные отвалы вдоль расчищенной бульдозером дороги. Лучи солнца искрятся, преломляясь в ледяной колее по которой мы вереницей идём вперёд, туда, где торжественно стоит большой дубовый саркофаг с золотыми ручками. Глазам больно от солнечной яркости и снежной белизны. Слезы почему-то приклеиваются к ресницам. Неужели такой сильный мороз? А когда моргаешь, то люди вокруг обретают радужные нимбы. Кто-то сует мне в руку большие солнечные очки. Послушно закрываю ими лицо. Ясноглазый молодой батюшка распевно читает молитвы. Все стоят, смиренно понурив головы. Черные пальто, черные шарфы, платки, шапки… и у всех лица скрыты за темными очками. Люди в черном. Где-то я уже это видела – мрачные фигуры на белом фоне. Де жа вю.
Поминки помню плохо. Много людей было, но никого я толком и не разглядела. Как в тумане. Кто-то подходил ко мне, что-то говорил и опять исчезал из поля моего зрения. Запомнилось, что за стол меня усадили рядом с отчимом и его женой. Слева от них сидели тетя Аня с Верочкой. А справа от меня – моя двоюродная сестра со стороны мамы. Тоже Лиза. Она ковыряла салат в тарелке,