можно даже сказать, ключом в Санкт-Петербург. Город трёх революций и одной «Авроры», стоящей на мёртвом приколе. На всякий пожарный случай.
Квартира была населена замечательными людьми. Это были незамутнённые кристаллы питерского общажного рая, эссенция бытия и гиганты духа. Они были искренни в своих поступках, понятны в своих желаниях. Там не наблюдалось хамов и хабалок, не было зажравшегося быдла и марамоев: просто опустившиеся на дно люди, которые обрели свободу.
Они могли быть честными забияками, негодяями, маньяками, смешными неказистыми алкоголиками, добряками и неудачливыми ворами. Среди них обретались архитектор, художник, очень крупный ранее бизнесмен, имевший в альбоме фото с сильными мира сего.
Но рассказать я хочу о деде. Имя его я не помню, да и не называл его никто по имени. Пусть будет просто – Дед.
Появился он на второй год моей жизни в Питере. Как он нам потом сообщил – вышел из тюрьмы. За нечто очень страшное на нары он сел совсем молодым, а вышел в пятьдесят лет. Что натворил – Дед никому никогда не рассказывал.
Занял пустующую комнату и сразу взял под патронаж общий туалет. Выглядел новый жилец соответственно: ноги колесом, как будто с раннего детства ездил на бегемоте; при передвижении он пользовался двумя костылями, которыми ловко орудовал в разборках с соседями.
Нос у Деда был сломан несколько раз и представлял собой загогулину в форме латинской буквы S.
Эдакий росчерк от левой брови к правому углу рта. Гарри Поттер со своим шрамом может отсосать, не разгибаясь.
– Засранцы, уёбища, дегенераты! – так начиналось каждое наше утро.
Дед вставал в шесть часов и, гремя костылями, отмывал заблёванный и засранный за прошлый день толчок. Мы всё слышали, так как жили напротив сортира.
Закончив утренние дела, Дед ковылял в синагогу. Та стояла на соседней улице, её присутствие сильно отражалось на жизни Адмиралтейского района. Помимо того, что в ней подкармливали тянувшихся к иудаизму гоев, сюда ордами съезжались ортодоксы со всего города. Антисемитизма это не вызывало, но и обострения любви к маленькому, но гордому народу – тоже.
– Простите, у вас случайно не найдётся сигар-р-реткой р-растр-реллиться? – характерно картавя, спросил у меня как-то на улице молоденький еврей, наряженный соответственно традициям в чёрный костюм и украшенный пейсами.
Я молча протянул ему пачку. Семит быстро засунул сигарету за ухо. Схватил ещё две.
– Ой, спасибо, спасибо! А вы таки случайно не в синагогу собр-рались?
Пришлось счесть это хамством, дюже глумливое выражение лица было у ортодокса. Бить не бил, врать не буду, но подошвой слегка чиркнул по полужопию шустро убегающего юноши.
Но это так, зарисовка, непосредственно к Деду она отношения не имеет.
Вернувшись из синагоги, Дед нам долго рассказывал о преимуществах еврейства:
– Адам был евреем, значит, все мы евреи. Где твой хлеб, там твой дом.
Так он считал, и мы его за это не били. Мы уважали седины, чью