собираются трахнуть? Типа мы тут импровизируем, рвём в клочья публику, потом меня спаивают и ебут на волне успеха?! Так! Где херес?»
Я осознал, что мне срочно надо выпить этот сраный херес, чтобы расслабиться и не облажаться. Я забежал в театральный класс, по наитию открыл шкафчик со старым реквизитом. Вот они. Бутылка хереса, штопор, два стаканчика и четыре! четыре, с-сука, презерватива! Упаковка три штуки и ещё один сверху. Трёх ей, блядь, показалось маловато.
Меня собирались изнасиловать в Доме пионеров четыре раза!
Дрожащими руками я открыл пузырь и лихорадочно припал к нему губами. Крепкий, терпкий херес валерианой полился на мои расшатанные нервы.
– Готовность номер один! По местам! – начал орать режиссёр. – Деды Морозы, где вы?
Херес – опасная штука. Кумулятивный заряд для штурма пещер Бора-Бора.
Это не вино и даже не портвейн. Бутылка хереса на рыло гарантированно означает, что будут приключения и безобразия. Тогда я об этом не знал, но откуда-то об этих побочных эффектах напитка знала Танька. Уж она явно хотела безобразий.
На момент сбора я осилил половину бутылки и уже не волновался. Шарахаясь от стены к стене, я выбрался на закрытую занавесом сцену, сел за стол и притворился спящим, как того требовал сценарий. С другой стороны занавеса тем временем нарисовалась уже знакомая нам по первой главе тётка из администрации и стала вещать публике об успехах прошедшего года. Под её мерное гудение алкогольные вертолёты мягко унесли бухую душу в неведомые края…
Меня сильно хлопнули по плечу.
– Кто тут спит такой волшебной ночью?!
Я вскочил как ошпаренный, не понимая кто я, где я и зачем.
– А-а-а! – Какое-то уёбище напало на меня! – …н-н-на!
Хлёсткий удар по еблищу образины прозвучал как щелчок кнутом по твёрдой земле, заставляя почтительно поклониться мне всех киношных ковбоев.
«И всё же – где я?..»
Я оглядел залитое светом пространство, медленно приходя в себя… Освещённая сцена… темнота зрительского зала… Танька в костюме Деда Мороза… шатается… Здоровый глаз смотрит на меня с уважением, типа: «Охуенные у тебя, Гагач, импровизации!» – а зрачок подбитого мною косого глаза степенно переезжает от носа к уху. Пару секунд Танька балансирует в состоянии «грогги» и, не сдюжив удара, китовой тушей падает мне под ноги жопой кверху.
Сознание, покидая тело, как капитан на тонущем корабле, решило дать прощальный гудок. Долгий, протяжный пук, пройдя через примерно сорок сантиметров межбулочного пространства Татьяны, приобрёл неповторимые тёплые обертона и отзвуки.
Зал молчал. Люди за «святые» девяностые привыкли ко всему. Они заряжали воду у телевизора и смотрели Петросяна. Их пьяный президент дирижировал оркестром. Когда на детской ёлке дали пизды Деду Морозу, то никто и не предположил, что это была «импровизация».
«Значит, так и должно быть! – думали родители. – Постмодернизм, хуле. И свежий ветер перемен,