мне так много самоотверженности. Я не ухаживаю за матерью: я не могу, мне недостает смелости. Ее лицо ужасает меня, и, когда бы я ни подошла к ней, она старается заговорить со мной, причем с таким страшным усилием, что становится еще безобразнее. Я бы умерла со страха, если б часто ее видела. Подумать, что этот живой труп с жуткими неподвижными глазами и искривленным ртом действительно моя мать! – Она содрогнулась, и даже губы ее побледнели, пока она говорила.
– Как это, должно быть, вредно для вашего здоровья! – сказал я, придвигая свой стул ближе к ней. – Нельзя ли вам уехать для смены обстановки?
Она молча взглянула на меня; странное выражение было в ее глазах, ни нежное, ни задумчивое, а надменное, страстное, повелительное.
– Я видел только что мисс Чесни, она казалась очень огорченной.
– Ей не из-за чего огорчаться, – холодно произнесла Сибилла. – Разве только из-за медленной смерти моей матери; но она молода, может немного и подождать элтонской короны.
– Не ошибаетесь ли вы? – произнес я ласково. – Каковы бы ни были ее недостатки, но я уверен, что она искренне восторгается вами и любит вас.
Сибилла презрительно улыбнулась.
– Мне не нужна ни ее любовь, ни ее восторги. У меня немного друзей-женщин, но и те немногие все лицемерки, которым я не доверяю. Когда Дайана Чесни станет моей мачехой, мы все равно останемся чужими.
Я почувствовал, что затронул щекотливый вопрос и что продолжать этот разговор рискованно.
– Где ваш друг, – неожиданно спросила Сибилла, очевидно, чтоб переменить тему, – почему он теперь так редко бывает у нас?
– Риманец? Он большой чудак и временами чувствует отвращение к обществу. Он часто встречается в клубе с вашим отцом, и я думаю, что причина, отчего он сюда не приходит, его ненависть к женщинам.
– Ко всем женщинам? – спросила она с легкой улыбкой.
– Без исключения!
– Значит, он и меня ненавидит?
– Я этого не говорю, – поспешил я сказать. – Никто не может ненавидеть вас, леди Сибилла, но, по правде, насколько я знаю князя Риманца, не думаю, чтобы он уменьшил свою нелюбовь к женщинам, которая составляет его хроническую болезнь, – даже для вас.
– Стало быть, он никогда не женится, – задумчиво промолвила она.
Я засмеялся.
– О, никогда! В этом вы можете быть уверены.
Она замолчала, продолжая играть розами. Ее грудь высоко поднималась от учащенного дыхания; я видел ее длинные ресницы, щеки цвета бледных лепестков розы; чистые очертания ее нежного профиля напоминали мне лица святых и ангелов в изображении Фра Анджелико. Я еще продолжал в восхищении созерцать ее, как она вдруг вскочила с места, скомкав розу в руке; ее голова откинулась назад, ее глаза горели, и вся она дрожала.
– О, я не могу больше это терпеть! – дико вскрикнула она. – Я не могу больше терпеть!
Я также вскочил и стоял перед ней, изумленный.
– Сибилла!
– О, говорите же, наполняйте же до краев чашу моего унижения! – продолжала