моргаю в замешательстве.
– Ты там не была? – догадывается он.
– Я даже не знала, что у нас есть библиотека, – признаю я, чувствуя себя немного преданной отцом, который никогда мне про нее не рассказывал. Возможно, он знал, что если я ее увижу, то так и останусь там навечно.
– Ну да, конечно, откуда тебе знать про нашу офицерскую.
– Офицерскую? – Я капитально заинтригована.
– Там есть огромная библиотека, в ней полно столетних книг в кожаных переплетах, под караульным помещением в казармах Ватерлоо… в Королевской сокровищнице, я имею в виду. Практически никто из ребят книгами особо не интересуется, так что в основном они там просто пылятся.
– Мне всегда было интересно, что у вас там происходит в караулке. Это единственное место в Тауэре, куда мне нельзя, и я ни разу не слышала историй про то, чем вы там занимаетесь.
– Мы стараемся. – Он озорно смеется. – Знаешь что, а давай я тебя проведу туда, чтобы ты по достоинству оценила библиотеку? В качестве настоящего извинения. – Он снова указывает на мою руку.
– Правда? Ты можешь? Как? – Я выпрямляюсь, сидя на стене, и поворачиваюсь к нему.
Он кивает, но смотрит мимо.
– А как, ты думаешь, нам столько времени удается поддерживать репутацию одной из тайн Тауэра? – Он встает одним быстрым движением, пытаясь скрыть застенчивую улыбку. – Кстати, о гвардейцах – боюсь, мне пора возвращаться на службу.
– Да-да, конечно, мне тоже. Билеты сами себя не продадут. И не уверена, что наш добрый старый король Чарли будет доволен, если его драгоценности украдут из-за того, что один из гвардейцев распивал горячий шоколад в парке. Спасибо тебе еще раз, Фредди.
Он убирает кудри под фуражку, встает по стойке смирно и коротко кивает.
– Когда настанет время, я приду и найду тебя.
И снова подмигивает. Я слегка усмехаюсь и качаю головой, а он уходит, чеканя шаг и не оглядываясь.
Возвращаться на работу мне почти физически больно. Я заранее боюсь всего, что скажут Энди с Самантой, да и Кевин тоже, без сомнения. По крайней мере, моя глупенькая жизнь их развлекает.
Я достаю из кармана телефон и поверяю сообщения. Помимо Брэна, единственная цепочка сообщений – с мамой. Ну, не уверена, конечно, что это можно назвать полноценным диалогом. Голубые облачка, в которых мои собственные слова все расположены слева, одно под другим, никогда не прерываются ответами, хотя я отматываю месяцы и месяцы назад. Мама не может мне ответить; я отлично это знаю. Но когда она только умерла, самым тяжелым в ту пору было продолжать жить и делать все то, что мы часами обсуждали, и больше не иметь возможности рассказать ей об этом. Поэтому я так и не остановилась. Каждый раз, когда я ловлю себя на мысли «надо сказать об этом маме», я так и делаю. Иногда это просто фотография Кромвеля – какая-нибудь особенно милая, или когда он хулиганит, иногда – строчки и строчки бессвязных мыслей.
Именно в такие моменты я понимаю, как сильно по ней скучаю. Колесить по стране, следуя за отцом