все время подпрыгивала и засовывала пальцами в рот непослушный язык. – Давайте играть! Вы на меня будете ссать, а я буду уворачиваться.
Твои глаза снова стали косить.
– Води давай, – сказала мне.
– Еще чего.
– Боишься?
Чтобы не отвечать я полез выше. Под ногами опасно трещали сучья.
Ты полезла за мной.
– Боишься-боишься.
– Что у меня сто рук – и за дерево держаться, и за все остальное?
С высоты дурканутая Ленка выглядела совсем маленькой. Вместо ушей – коричневые сандальки с кривыми рисунками, которые она сама нацарапала гвоздиком для красоты.
– Сто рук сокращенно – срук! – крикнула она и убежала за сараи.
Читать и весело корежить слова она научилась сама неизвестно как.
Ты уселась поудобнее, перестав держаться за ветки, сорвала зеленое яблоко, укусила, выплюнула кислятину:
– Бояться вообще нельзя.
– А кто своего собственного папу боится?
– Я?
– Ты!
– Я к своему папе с детства привыкла. – Ты наклонилась ко мне и для большего страха округлила глаза. – А вот ты попробуй встать к нему близко-близко. С тобой такая обоссака случится, что ни какая Ленка не увернется.
– А у тебя имя глупое – Миа, – только и смог ответить я. – Мяу какое-то котячье.
– Я сама его себе придумала. – Ты хотела сказать что-то обидное, но потеряла равновесие.
Твой рот широко открылся, а пальцы больно впились мне в бок. Поселок стал медленно заваливаться в небо, но яблоня подхватила нас толстыми сучьями и прижала к стволу.
Над крышами пыхтела труба Кукольной фабрики.
848
Когда Адини исполнился двадцать один год, ее было решено перевезти подальше от Потсдама – в Баварию. Для переезда Адини собирали долго и обстоятельно.
– Штарнбергское озеро – это большое прекрасное озеро, Адини, – сказала мама. – А твой домик стоит на самом берегу. Волшебно, когда домик стоит на берегу.
– Оно больше, чем наше озеро? – Адини легче было говорить про озеро с таким сложным именем – оно.
– Оно намного, намного больше. – Глаза мамы заблестели. Они блестели точно так же, когда Адини, делая домашнее задание, ошибалась при счете.
Адини всегда старалась правильно посчитать окна, в которые глядела, двери, через которые прошла, деньги в лавке господина Хиппеля, чтобы расплатиться за бесконечность пухлых в глазури пирожных. Адини любила слово «бесконечность». Оно легко справлялось с любым счетом, как и слово любовь справлялось со всеми чувствами. Адини уже давно решила, что любовь – это прежде всего точный счет, и, чтобы не расстраивать маму, следовало все верно посчитать.
О причине отъезда мать не говорила. Но Адини, заглянув в Гретель, знала, что родителей давно беспокоили известия из Берлина. Еще в июле 1935 года в канцелярии фюрера были собраны известнейшие профессора-психиатры, которым объявили о необходимости проведения эвтаназии детей с пороками развития.