любезная Анна Алексеевна, я с радостью поддержу вас. Мария, уверена, ты с нами. Пусть это будет наш маленький женский бунт. Тем более, что я вообще не люблю зефир.
– Решено, я сделаю ставки за нас троих, – заявила графиня, – но вижу, к нам направляется сам князь Галицкий, останусь его приветствовать, а вы тем временем займите нам места на трибуне, тем более, как я понимаю, вам не терпится посекретничать без посторонних.
Ярослава вопросительно посмотрела на Анну Алексеевну, та утвердительно кивнула и, вскинув в приветствии руку с тростью, пошла навстречу князю прежде, чем он успел перехватить дочь.
Наконец, литавры возвестили начало состязаний. Первым на помост перед трибунами вышел конезаводчик, граф Михаил Александрович Афанасьев. Голосом он обладал звучным, к тому же отчаянно жестикулировал. Получалось, трибуны со знатью все слышали, а простой люд громкими криками откликался на каждый широкий жест графа. Поблагодарив сердечно всех собравшихся, конезаводчик объявил о первых в Петербурге скачках на английский манер.
Из ворот ближайшей конюшни выехала колесница, запряженная двумя белыми лошадьми с плюмажем, которых в поводу вели арапы в шароварах и расшитых серебром красных жилетах на голое тело. В колеснице стояла высокая красавица в белом хитоне и золотым венком на голове; в одной руке она держала горящий факел, другой опиралась на копье, устремленное наконечником вверх. Вслед за колесницей клином шли девять девушек, сопровождаемых шестью молодыми людьми в коротких тогах. Публика ликовала. Народ ревел от удовольствия. Сделав круг, высокая красавица, олицетворявшая Минерву, сошла с колесницы и поднесла горящий факел к едва заметному шнуру – в облаке разноцветного дыма в небо взвилась сверкающая искра и огласила пространство громким хлопком.
Зрители восторженно провожали удаляющуюся процессию, навстречу которой выезжали всадники на прекрасных конях. Шестеро парней в тогах встали по кругу манежа и, когда всадники проезжали мимо, громко объявляли каждого скакуна.
Сидя на трибунах, Ярослава опытным взглядом безошибочно определила соперников. Всеволод Лунев не соврал, его гнедой Зефир был поистине великолепным жеребцом, с которым статью сравняться мог только вороной Аспид помещика Углова. Оба жеребца холеные и лоснящиеся, наверняка смазанные норковым жиром, нервно прядали ушами и пританцовывали под седоками, в нетерпении показать свои способности в лихой скачке.
Наконец, глашатай возвестил:
– Графини Остужевой Анны Алексеевны жеребец Орфей, наездник Николай Саврасов.
Миколка смотрелся браво: парик с косичкой, белые облегающие штаны из оленьей кожи и такого же материала высокие сапоги. Вместо ливреи – плотный жакет, надетый поверх шелковой белой рубахи.
А вот сам конь вызвал, скорее разочарование, нежели восторг. Ростом он уступал великолепным Аспиду и Зефиру, к тому же выглядел настолько худосочным, что место такому скорее соревноваться с кобылами на сельской ярмарке, нежели с благородными жеребцами. Ярослава