не приглашали, поэтому все три кумушки могли, не чинясь, предаваться любимому занятию: сплетням и сводничеству.
– Мария, – повторила графиня, – а подай-ка нам чаю.
Вернувшись с подносом и разливая терпкий напиток в фарфоровые чашки со стенками не толще яичной скорлупы, молодая княжна уловила царящее всеобщее возбуждение…
– Вообразите, любезная Анна Алексеевна, в вольеру, полную попугаев, внезапно врывается лев. Какая стать! Какое мужество! Какие поразительные глаза! А в голосе слышатся перекаты горных камней, – закатывая глаза, самозабвенно глаголила одна из сестер Неплюевых.
– Приехал всего пару месяцев назад, но стал главной темой во всех салонах, – подхватила вторая. – Поговаривают, что фрейлина Ф., встретив его в Царском Селе, куда пресловутый шотландец явился в килте добиваться высочайшей аудиенции, намеренно рухнула перед ним в обморок, дабы узреть скрытое.
– И что же она узрела? – со смехом спросила графиня.
– Доподлинно неизвестно, бедняжка целую неделю молчала …
– Держу пари, матушке-царице специально не докладывают обо всех статях шотландца, – вступила в разговор Аполлинария, – иначе, помяните мое слово, он был бы немедля принят. Ах, признаться, только один мужчина в жизни своим видом произвел на меня столь же неизгладимое впечатление.
– Смею полагать, ваш муж, достопочтенный Никодим Гаврилыч, – умело скрывая иронию, произнесла хозяйка дома.
– Что вы, душа моя, муж мой, царствие ему небесное, был скорее не Аполлон, но сатир, благо нравом обладал покладистым и спокойным, да наградил меня сыном, который обликом своим и характером пошел скорее в мою родню, нежели в Смирновых. – Тут пожилая матрона скосила глаза на Ярославу и, обернувшись к ней, заметила: – Жаль, Машенька, что не знались ранее, могли бы и вас рассмотреть, а так, в прошлом году обженили моего Аркадия Никодимовича на дочке купца Пирогова. Сами понимаете, душеньки, приданое в наше время ценность необходимая, а родословие высокое и по отцу передать можно.
– Так кто же, дражайшая, так впечатлил вас тогда, что до сих пор из памяти не изгладился?
Аполлинария заговорщицки обвела взглядом подруг и нарочито медленно, словно смакуя каждое слово, произнесла:
– Князь… Никита Сергеевич Галицкий…
Имя это вызвало благоговейный стон из уст обеих сестер Неплюевых, а Ярославу заставило пораженно уставиться на окружающих ее сплетниц. Конечно, она понимала, что ее отец достаточно привлекателен, но даже подумать не могла о том эффекте, который он производит на особ противоположного пола.
Между тем Лада сказала:
– Помяните мое слово, этот сезон в Петербурге обещает быть поистине грандиозным. Горе тому, кто его пропустит! – Растягивая слова, чтобы поддержать интригу, она продолжила: – Вчера довелось проезжать мимо…– сделав многозначительную паузу и понизив голос до шепота, не сбавляя при этом его громкости, Лада торжествующе завершила: – Дом Галицких открыт!
Благородное