несколько дней наш сосед умер.
Вскоре после смерти соседа, у отца начали проявляться первые симптомы. Только тогда он признал, что я был прав. Чуть позже заболела и мать. А затем и почти половина деревни. Первыми пострадали мы и те, кто был знаком с нашим соседом. К исходу месяца, многие, у кого слабое здоровье, уже отдали богу душу. В их числе был и наш священник, который отпевал всех усопших.
Число смертей стало так велико, что мы не успевали копать могилы. Здесь, в мерзлой как камень земле, требовалось несколько дней, чтобы сделать все по правилам. У нас такой роскоши уже не было. Староста объявил сбор добровольцев, чтобы возить умерших на окраину деревни. Требовались те, кто уже заразился, но еще способен таскать тяжести, чтобы не подвергать риску пока здоровых. Не смотря на протесты матери, я вызвался помогать.
Поначалу было страшно. При виде покойника, с его бледной кожей, с мутными слепыми глазами, меня пробирало холодом. Еще страшнее было их сжигать, а потом приходить на то же место и класть нового в уже обугленные кости.
Никто в этом не признается, но опустевшие дома сначала обносили, забирали все ценное и лишь потом заколачивали. Сначала их хотели сжечь, но потом решили, что это слишком опасно.
В деревне воцарилась тишина. Грузовик с провизией уже не приезжал. И лишь изредка по главной улице прокатывалась военная техника – вся черная, с незнакомыми опознавательными знаками. Она ехала куда-то еще дальше, в сторону моря. Староста сказал, что ближе к побережью произошел некий Катаклизм и теперь военные проводят операцию, «Нулевой инцидент». Что это такое он нам так и не сказал. По всей видимости, он и сам ничего не знал.
Так с момента заражения прошел целый месяц. С каждым днем родителям становилось все хуже. Местный врач, прежде, чем навсегда уехать, сказал использовать спирт, йод или бензин, но ничто из этого не помогло. Все, что я мог сделать, чтобы продлить родителям жизнь – это давать обезболивающее и приносить чай. На большее я был не способен.
Весь этот месяц прошел словно в кошмарном сне, которому нет конца. Я просыпался и видел одно и то же – белые как мел лица родителей в резко затихшем доме, словно вся жизнь в мире уже закончилась. Один и тот же день, законсервированный во времени момент упадка. Вряд ли мне получится описать то, как я себя чувствовал. Бесполезным, лишним, беспомощным. Когда кто-то близкий медленно умирает у тебя на глазах, это совсем не то же самое, что услышать о смерти в один момент. Это не резкий удар в сердце, а медленно сжимающиеся тиски. Что-то словно гниет внутри тебя, медленно, но неумолимо, а ты от бессилия готов буквально выть и лезть на стену.
И вот, очередной повторяющийся вечер. Я сидел в родительской спальне, как всегда, безучастно глядя в окно. Как вдруг, внезапный удар колокола вывел меня из забытья. Церковь молчала уже много дней и услышать этот звон сейчас было сродни чуду. Мама протянулась ко мне и коснулась щеки. Ее рука оказалась сухой и холодной, как у трупа.
Она произнесла тихо, одними губами.
– Иди. Посмотри, что там. С нами уже ничего не случится.
На мои глаза навернулись слезы. Я вытер их,