что Светка, Серёжкина жена, через несколько дней в Москве начнёт генерить, всех доставать, – энергии у неё было хоть отбавляй. А моя Вера? Боюсь, она не заметит, вовремя я вернулся или нет. Мне кажется, она и не знает, когда я должен вернуться. Будет опять где-нибудь на своих сборищах болтаться. Хорошо хоть, у нас есть соседка по этажу, Валентина Петровна, одинокая пенсионерка, которая всю душу вкладывает в воспитание нашей дочки. Настоящая бабушка!
Честно говоря, я до сих пор так и не понял, зачем восемь лет назад я понадобился Вере: возраст у неё, что ли, поджимал. Она была красивой женщиной, работала на Мосфильме монтажёром, все окружающие мужики вились вокруг неё, а она вдруг положила глаз на меня и стала выделять из общей массы восхищённых поклонников. Это было очень лестно: я был молодым специалистом, только что окончившим институт, Вера была на три года старше, уже побывала замужем, развелась и второй раз замуж вроде не спешила. Мне казалось, её устраивало всеобщее мужское внимание, ни к чему не обязывающее, а тут вдруг заторопилась. И я уже не помню, как мы с ней оказались в ЗАГСе. Конечно, тогда она мне очень нравилась: умная, весёлая, любила театры, кино; но через некоторое время я, к сожалению, понял, что больше всего она любила не это, а саму театрально-киношную среду: бывать в обществе деятелей, входящих в эту общность, и сверкать. Я же за прожитые вместе с ней годы не оправдал её ожиданий, но мы всё равно как-то умудрились притереться в наших отношениях и не мешать друг другу. Единственное, что нас соединяло, – это дочка Маша. Она родилась через три года совместной жизни, и сейчас этот пятилетний ребёнок был самым главным, что есть у меня.
Где-то в мешке с аппаратурой я хранил для неё красивый полупрозрачный камешек, похожий на рыбку: нашёл его на берегу реки, пока жил у геологов. Геологи как-то называли этот минерал светло-зелёного цвета, но я уже позабыл название, да это было и неважно. Машенька была очень любознательным ребёнком, как все пятилетние дети, задавала много всяких вопросов, на которые иногда даже трудно было ответить, и я уже представлял, как буду ей рассказывать разные интересные истории, придуманные мной, о том, что мне пришлось испытать в далёкой тайге (что такое тайга, она не знала, но это тоже было неважно). А теперь, пожалуй, и истории-то придумывать не нужно было – вот они, уже начались.
Да, кстати, об аппаратуре! За всеми делами, обсуждениями и тревогой о Сергее я совсем забыл о ней. Цела ли? Мы так приложились к горе, что от неё могло ничего не остаться. Да и где этот баул? Всё завалено ящиками и коробками; сейчас все спят, не хочется их будить и шуметь. Ладно, завтра разберусь: если всё разбито, всё равно ничем не поможешь.
Серёжка опять застонал во сне – наверное, неловко повернулся; я подполз к нему, укрыл сползшей с него курткой, потрогал лоб – температуры вроде не было. Серёжка забормотал во сне, как будто что-то хотел сказать, а потом затих; я пристроился рядом