бы я была епископом, я бы отлучила вас от церкви, – заметила она холодно.
– Мне казалось, вы скажете другое. Но я атеист. И потом расписывал не я. Я делаю не все гробы, часть работы я отдаю. Для меня самого эта роспись явилась полной неожиданностью.
Эти слова Анну не удивили. В живописи была тайна, в ней чувствовались глубина, искренность, что-то феноменально-живое. Роспись на других гробах в сравнении с ней выглядела дешевой мишурой, вычурным легкомысленным баловством.
– Но это еще не все. Смотрите. Внутри я использовал касайский бархат, – Бруно откинул крышку.
– Тот самый из Конго?
– Да-да, мне приятно, что вы помните, – он кинул на Анну теплый и благодарный взгляд. – Этот бархат просился сюда. Однако дерево самое дешевое. Так что цена невысока.
Услышав слова «цена невысока», Анна вернулась к своей обычной насмешливой манере.
– Не говорите мне, не нужно меня шокировать.
– Не буду.
– А распродажи у вас бывают?
Гробовщик покачал головой.
– Увы. Гробы не выходят из моды.
– Он прекрасен.
– Но цена действительно не так высока.
– О чем вы? Я не сумасшедшая гроб покупать. Представляю, что сказал бы сын.
– Хотите лечь внутрь? Парадокс в том, что нам не судьба полежать в гробу. Ведь, когда это произойдет, нас уже не будет.
– Вы шутите?
– Ничуть.
– Я не полезу в гроб! Вы с ума сошли.
Анна засмеялась, с горькой иронией констатируя в смехе призывные ноты флирта.
– Попробуйте.
Может, он маньяк? Накинется на нее прямо в гробу? И что же он с ней сделает? Анна сжала губы, чтобы не расхохотаться.
Если она откажется, он подумает, что она старая закомплексованная тетка. Она не хотела, чтобы он так думал.
Тем более парень прав, когда она еще полежит в гробу? Тем более в таком!
– Значит, вот так взять и лечь прямо в гроб? Ха-ха-ха!
Как в прорубь нырнуть!
– Туфли лучше снять.
Только туфли?!
Анна сняла туфли, шагнула в гроб и, придерживая низ платья, легла. Жаль, она не знала, что все так обернется, иначе бы надела что-нибудь длинное, дорогое…а не эти открывающие колени маки, похожие на кровавые пятна.
Она лежала, зажмурившись, чувствуя чудовищную робость.
Какая чепуха! – рассердилась вдруг на себя. Что за вздор. Она девочка что ли? Ей скрывать нечего. Она такая, какая есть. И приоткрыла один глаз – смотрит ли?
Смотрел. Бесхитростно и вдумчиво, словно оценивал, достаточно ли хороша эта модель для его совершенного творения.
Лежа в гробу, Анна думала совсем не о смерти. Смерть казалась ей чем-то жутким, тошнотворным, но таким далеким, таким же недосягаемым, как черные дыры вселенной. Лежа в гробу, Анна думала о любви. Ей вспомнились светлые, счастливые лица Макса и Ольги, потом перед глазами появилось лицо Мельникова, с его вечно встревоженным выражением,