значит? Раньше там были велосипеды. Я смотрела и думала, жизнь прекрасна, жизнь – это бесконечная дорога, радость, движение вперед.
Ольга и Макс переглянулись. Макс едва заметно пожал плечами.
– Хочешь вина? Или, может, трех поросят?
– Ладно. Давайте выкладывайте ваши хорошие новости.
Анна сняла волчью голову.
– Барабанная дробь! Мы на три месяца бум-бум-бум отправляемся… на гастроли!
– Что три месяца? Не поняла…
– Гастроли, мам.
Это и есть хорошие новости?!
Раздуваясь от гордости, Макс размахивал какой-то глянцевой программкой.
– Ты можешь вообразить? Мою пьесу увидит добрая половина Европы!
Анна выдохнула, поднялась, шутливо взъерошила сыну волосы.
Подумать только. Гастроли.
– Ну и ну! Поздравляю! Что ты там, жмешься, Оленька? Это надо отметить. Открывайте ваше вино. Будем праздновать.
Надо же, какие хорошие новости.
Но странное дело – Анна не почувствовала большой радости оттого, что они едут на какие-то там умопомрачительные гастроли. Она неожиданно расстроилась, упала духом, все оказалось не тем, чем казалось. К черту гастроли. При чем тут вообще гастроли. Из волчьей головы она увидела совсем не то, что ожидала. Анна вдруг прозрела. Пока она сидела, напялив на себя дурацкий колпак, в картонные щели била правда, правда священная, древняя, могущественная правда. Девушка милая. А сама она дрянь. Из волчьей головы Анне стал виден этот ясный, животворящий свет любви, а она, дура психованная, и позабыла, как это бывает. Ей захотелось, чтобы хорошие новости оказались вовсе не о гастролях.
– Как жаль, что Машеньки нет, – сказала она Ольге. Нашла в телефоне присланные сыном фотографии… а там… там тебе все: и щечки, и носики, и кудряшки, кто бы мог подумать, почти копия Макс в детстве.
– Маша на море, с бабушкой, – хмуро ответила Ольга.
– Море – это чудесно…
У Анны встал в горле ком. Она подняла глаза к потолку, они вдруг наполнились непрошеными слезами, вскочила, «я же руки не помыла!», кинулась в ванную, и там включила воду и с отвращением взглянула на себя в зеркало. Они смотрели на нее, как…Анна не могла придумать подходящего сравнения…как на чужую, как они сразу отдалились, каким отчужденным стал Макс, а она ведь ничего не сделала. Или сделала? Но каким он стал снисходительно-враждебным, с какой легкостью он готов отречься от своей матери, она это почувствовала тогда.
– Господи, во что я превратилась? – горестно покачала она головой, глядя на розовые носочки на полотенцесушителе. – Что со мной стало? Что со мной?
Она вымыла руки, снова взглянула в зеркало, несчастное выражение собственного лица насмешило ее, и она усмехнулась. За стол она вернулась как ни в чем не бывало.
Ничего, ничего, еще немного вина, подарю им нормальные бокалы, страшно смотреть из чего пьет молодежь. Все поправимо.
Макс напустил на себя непринужденный вид. Обиженная ее холодностью Оля без притворства дуется. Щеки эти надутые полудетские смешные. Анна хмыкнула. Это из-за них Макс потерял голову, он ей сам признался, из-за щек.
Она