к брату, но руки ее беспомощно болтались вдоль туловища. В Амстердаме она просто дернула бы его за волосы – не для того, чтобы сделать больно, а чтобы просто подколоть его, пусть даже он и был взрослым мужчиной на полголовы выше нее.
Оба его товарища обернулись. Это были коренастые люди, значительно старше Исаака. Должно быть, у них были семьи, а возможно, уже и нет. Один был пониже ростом, с широкой рябой физиономией и пристальными голубыми глазами; второй же, тот, что повыше, имел редеющую шевелюру, а лицо его отдавало румянцем, характерным для выпивох и тех, кто много работает на свежем воздухе.
Она повернула свой взгляд в сторону Исаака – чертенка, как она его называла, но который уже не был таким озорным, как раньше. Голубые глаза, пшеничного цвета волосы… неужели это ее брат? Исаак сбрил бороду еще несколько недель назад, но она до сих пор не могла привыкнуть к его гладкому подбородку, который напоминал, что он отдаляется от родных корней.
– Тебя ждет ребе, – тихо произнесла она по-португальски.
Рабочие мрачно воззрились на нее: мол, что, еще один инородец?
– Ребе хочет отправить несколько писем, – почти что шепотом проговорила она. – И ты нужен ему, чтобы записывать.
Рабочие угрожающе надвинулись на нее, как бы осознав свое превосходство. Она быстро подошла к Исааку, но тот словно не замечал своих новых товарищей или делал вид, что не замечает. Исаак поджал губы и что-то бегло произнес по-английски, словно начисто забыв, что сестра так и не овладела языком из-за постоянных домашних занятий. Да и зачем он ей здесь, в этих громыхающих доках? Когда-то давным-давно, в Амстердаме, прячась в комнате матери, она пробовала выучить этот язык по сборнику загадочной и сбивающей с толку английской поэзии.
Исаак покачал головой и глухо рассмеялся.
– Я оставил свою правую руку по ту сторону реки! – сказал он по-португальски.
Отведенный в сторону взгляд его, казалось, добавил: «Вместе с тобой…»
– Исаак, – произнесла она дрогнувшим голосом.
– Скажи ребе, что я сейчас занят. Скажи, что я освободил свою комнату и больше никогда не вернусь в его дом.
– То есть ты просишь меня плюнуть в лицо человеку, который нас приютил? – сорвалось с ее губ.
И хоть выражение лица Исаака не изменилось, было заметно, что слова сестры задели его.
Он заколебался на мгновение. И тут она увидела своего брата таким, каким он был раньше. Прямые золотистые волосы, грациозность его тела, запах соли и масла напомнили ей блаженные амстердамские дни, когда Исаака оставляли на ее попечение. Это был прежний озорной Исаак, которого не коснулись ни притеснения домашней прислуги, ни голоса учителей, что перекрывали галдеж своих учеников. Тот самый Исаак, который не знал никакого наказания, кроме мягких попреков отца. Получив тихую отповедь, Исаак обращал свой взор к Эстер, его душа как будто плавилась, а в голубых глазах мерцала просьба – если не об одобрении, то хотя бы о прощении. И Эстер всегда становилась на его сторону. Она откидывала