он будет продан? – спрашивает Агнес, вспарывая вопросом воздух.
– Я этим занимаюсь.
– Разумеется, господин Брандт. Разве я смею сомневаться…
– Произвол Ван Рибека у мыса Доброй Надежды, чертовы царьки на наших дальних рубежах, – продолжает Йоханнес, – взяточники в Батавии, черный рынок на востоке… Кругом сплошной обман. Покупатели жаждут качественного продукта, и я обещаю им ваш сахар. В конечном итоге Вест-Индия нас спасет… Но я не пойду на биржу. Там настоящий цирк – брокеры, точно обезумевшие гарпии. Этому товару требуется аккуратная, постепенная продажа за границу…
– Только не англичанам! – перебивает Агнес. – Терпеть не могу англичан! У отца в Суринаме было с ними столько хлопот!
– Англичанам – ни в коем случае. Он хранится в надлежащих условиях, – мягко добавляет Йоханнес. – Можете проверить, если хотите.
– В высшей степени необычно, господин Брандт, что вы так настаиваете на продаже за границу, – замечает Мерманс. – Большинство добропорядочных голландцев предпочли бы держать такое сокровище у себя и, с учетом качества, получили бы за него отличную цену.
– Я нахожу, что amour-propre [4] никому не на пользу. За границей нам не доверяют. Но у меня нет ни малейшего желания прослыть неблагонадежным. Да и почему не заявить о вашем сахаре на весь мир?
– Хорошо ли, плохо ли – мы вам доверились.
– А какое качество! – перебивает Агнес, чтобы остудить спор. – Такие чудесные, плотные сахарные головы! «Твердые, как алмаз, сладкие, как девушка», – говаривал папа. – Она теребит кружево на шее. – Рука не поднимается расколоть.
Нелла покачивается и пьяно глядит на остатки вина в бокале.
– Ради вашего сахара я отправлюсь в Венецию, там большой спрос. Сейчас не самое подходящее время, но будьте покойны, покупатели найдутся.
– Венецианцы? – ахает Агнес. – Папские приспешники?
– Ее отец трудился в поте лица не для того, господин Брандт, чтобы католики набивали себе брюхо!
– Чей бы ни был карман, золото есть золото, согласитесь. Деловой человек это хорошо понимает. В Венеции и Милане сахар что хлеб…
– Пойдем, Агнес, – заявляет Франс. – Я устал. И объелся.
Воцаряется неловкая тишина. Он нахлобучивает шляпу, словно хочет перекрыть поток мыслей, а Агнес ждет рядом.
– В таком случае всего доброго, – наконец произносит Йоханнес, широкая улыбка которого не скрывает усталости в уголках глаз.
– Храни вас Господь, – отвечает Агнес, кладя свою изящную руку на руку мужа.
Супруги идут мимо столов, залитых вином, точно кровью, мимо опрокинутых серебряных кувшинов и недоеденных остатков, и Неллу все сильнее охватывает беспокойство.
– Марин говорила, мы должны пригласить…
Йоханнес кладет руку ей на плечо, и она проседает под ее весом.
– Нелла, – вздыхает он. – Имея дело с такими людьми, нельзя давать им все сразу.
Но когда Агнес высокомерно оглядывается, Нелла начинает сомневаться в правоте слов мужа.
Кабинет
На