или в лучшем случае неуместны.
Было время, когда, учась в колледже и занимаясь волонтерством в Лиге социальной службы, он считал иначе (теперь-то ясно, что это была глупость). Правда, иногда он все еще с нежностью вспоминал сборы членов Лиги, длительные поездки на поездах с песнями и весельем в отдаленные деревни, где не хватало самого необходимого и где волонтеры прокладывали дороги и копали колодцы, строили школы и учили местных жителей. Работа была тяжелая, но все же радостная! И какая замечательная компания собиралась! Вспомнить хотя бы Дару Сорвиголову, как он спрыгивал с мчащегося поезда и снова в него запрыгивал, называя себя Томом Миксом[11] на локомотиве. А Баджун Банановый чемпион – он как-то раз съел двадцать один банан, причем не маленьких бананчиков, а обычных длинных, зеленых. Да, каждый из этих ребят был личностью!
Но Рустом-джи не относился к тем, кто позволяет ностальгии окрашивать события сегодняшнего дня. Он с радостью оставил прошлое в прошлом.
Впрочем, прощание с Тану не нанесло Мехру слишком сильный удар. Тану сама решила уехать из Бомбея, вернуться в деревню, оставленную много лет назад, и закончить свои дни в семействе сестры. Мехру за нее даже обрадовалась. А Рустом-джи с облегчением выдохнул. Он не возражал, когда на прощание Мехру щедро одарила служанку. И даже сам предложил купить ей новые очки. Правда Тану отклонила его предложение, сказав, что очки ей в деревне не особо нужны, ведь там не надо мыть фарфоровые тарелки и блюдца.
Тану уехала, и появилась Гаджра, молодая и соблазнительная, но отличавшаяся крайней медлительностью.
Кокосовое масло – это единственное, что было общего между ней и ее предшественницей. Несмотря на полноту, Гаджра была довольно хорошенькая. Даже чувственная, как думал про себя Рустом-джи. И он нередко наведывался на кухню, когда Гаджра мыла посуду, сидя на корточках у края мори[12]. Еще мальчиком Рустом-джи слышал, что гунги в большинстве своем не носят нижнего белья – ни лифчиков, ни трусиков. В чем он несколько раз убеждался, наблюдая за ними в отцовском доме. Гаджра предоставила ему еще одно доказательство – доказательство, торчавшее из-за выреза ее короткой, выше пупка, кофточки во время стирки или мытья полов. Ловким движением она невозмутимо заправляла пышную грудь обратно в чоли[13], но не раньше, чем Рустом-джи на нее налюбуется. Ее груди были похожи на два спелых манго, как думалось Рустом-джи, сочных и нежно-золотистых.
«Чаши ее преисполнены»[14], – весело говорил он себе, вновь и вновь вспоминая студенческую шутку времен учебы в колледже Святого Хавьера. Хотя в колледже не пытались склонить учащихся к чужой вере, там было заведено знакомить студентов, независимо от их принадлежности к католицизму, с христианскими молитвами и самыми известными псалмами.
Самым горячим желанием Рустом-джи было дождаться того дня, когда груди Гаджры выскочат из чоли настолько, чтобы он смог увидеть соски. «Дада Ормузд