писать или ехать, было бы легче. Но о Джонатане с тех пор, как пришло его последнее письмо, ничего не известно. Боже, дай мне терпения!
Люси возбуждена еще более, чем прежде, но в целом чувствует себя хорошо. Вчера ночью погода испортилась, рыбаки говорили, что будет шторм. Как бы мне хотелось научиться предугадывать погоду по тем знакам, которые она подает!
Сегодня пасмурно. Пока я писала, солнце скрылось за тяжелыми тучами, где-то высоко над Кеттлнессом. Все стало серым, кроме зеленой травы, которая на таком фоне кажется изумрудной; серый земляной утес; серые облака, сквозь которые у дальнего их края просвечивает солнце, нависли над серым морем, а к нему, как серые пальцы, тянутся песчаные отмели и песочные насыпи. С моря на сушу надвигается туман, волны с ревом набегают на отмели. Горизонт тонет в сером тумане. Безграничный простор, тучи громоздятся, словно исполинские скалы, а над морем предвестием неотвратимого рока навис зловещий гул. На берегу сквозь пелену тумана виднеются темные фигурки людей, проходящих, как деревья. Рыбачьи лодки спешат домой, в гавань, и то появляются, то исчезают в волнах прибоя. Вот идет мистер Суэйлз. Он направляется прямо ко мне, и по тому, как он здоровается, приподнимая шляпу, вижу: ему хочется поговорить со мной…
Меня тронула перемена в бедном старике. Сев подле меня, он заговорил очень мягко:
– Мне нужно кое-что сказать вам, мисс.
Ему было явно неловко, поэтому я взяла его старческую морщинистую руку, попросила не смущаться и говорить откровенно; не отнимая руки, он сказал:
– Боюсь, дорогая моя, я напугал вас на прошлой неделе ужасами о мертвецах, что не входило в мои намерения. Мне бы хотелось, чтобы вы узнали об этом, пока я жив. Мы, старики, глупые – уже одной ногой в могиле, а все стараемся не думать о ней, но и грех на себя брать не желаем; вот и решил я с вами объясниться, душу облегчить. Но, видит Бог, мисс, я не боюсь смерти, совсем не боюсь, просто неохота умирать, но ничего не поделаешь. Мой конец уже близок, я стар, сто лет – мало кто на такое рассчитывает. Знаю, старуха уже точит свою косу. Видите, никак не могу избавиться от дурной привычки сетовать, все ропщу и ропщу. Скоро уж ангел смерти вострубит надо мною. Но не нужно горевать, милая! – воскликнул старик, заметив, что я пла́чу. – Если даже сегодня ночью он придет ко мне, я готов откликнуться на его зов. Жизнь-то ведь наша и есть только ожидание чего-то большего, чем наша суета, а смерть – она неминуема, она-то не подведет. А я и рад, милая, что она приближается, вот-вот нагрянет. Сидим мы тут и любуемся, а она уж на подступах. Может, этот ветер с моря несет с собой утраты и погибель, и горе, и печаль. Правда, правда! – вдруг закричал он. – Повеяло смертью. Чувствую ее приближение. Господи, дай мне силы стойко встретить ее, когда наступит мой черед!
Старый моряк благоговейно простер руки к небу и снял шляпу. Губы его шевелились будто в молитве. Помолчав несколько минут, он встал, пожал мне руку и благословил. Попрощавшись, он поковылял прочь. Я была растрогана и очень огорчена.
Появился охранник береговой службы