черноты… Это зрелище не могло оставить равнодушными художников, и, несомненно, в следующем мае зарисовки «Перед штормом» украсят стены Королевской академии художеств и Королевского института художников-акварелистов.
Многие капитаны тогда решили, что их «мелюзга» и «мулы», как они именуют свои малые суденышки и буксиры, останутся в гавани, пока не кончится буря. На закате ветер стал затихать; к полуночи воцарились штиль, духота и гнетущее предгрозовое напряжение, которое плохо действует на чувствительных людей.
На море было мало огней – лишь несколько береговых судов, которые обычно не отходят далеко от причала, и рыбачьи лодки. Единственный парус на горизонте – иностранная шхуна, она двигалась на запад под всеми парусами. Безрассудная отвага или полное невежество капитана и его помощников стали темой для пересудов. Пока она находилась в поле зрения, с берега подавали сигналы, чтобы команда из-за приближающейся опасности спустила паруса. До самого наступления темноты шхуну видели мягко покачивающейся на волнах, ее паруса бессмысленно развевались.
Корабль наш спит,
как в нарисованной воде рисованный стоит[12].
К десяти часам тишина стала совершенно невыносимой, хотя было отчетливо слышно блеяние овец в долине и собачий лай в городе, а оркестр на пирсе, исполнявший популярные, французского типа мелодии, вносил диссонанс в великую гармонию умолкшей природы. Вскоре после полуночи с моря донесся странный звук, а откуда-то сверху – зловещий глухой гул.
Буря грянула внезапно. С немыслимой быстротой преобразился весь пейзаж. Ярость вздымающихся, перекрывающих друг друга волн нарастала. Море, только что гладкое, словно зеркало, за несколько минут превратилось в ревущее, всепоглощающее чудовище. Волны с белыми гребнями бешено бились о песчаные берега и скалы, обрушивались на пирсы, омывая пеной фонари маяков, расположенных в конце каждого пирса гавани Уитби. Ветер ревел и дул с такой мощью, что даже сильный человек с трудом удерживался на ногах, да и то если удавалось мертвой хваткой вцепиться в железные стояки. Пришлось очистить пристань от толпы зрителей, иначе число жертв этой ночи стало бы значительным. И плюс ко всему с моря на берег пополз туман – белый, влажный, напоминающий привидения. Он был такой липкий, сырой и холодный, что не требовалось особой фантазии, чтобы представить себе, будто это духи погибших в море прикасались к своим живым собратьям ледяными руками смерти; многие содрогались, когда мертвенная пелена окутывала их. Временами туман рассеивался и просматривалось море в сверкании непрерывной череды молний, сопровождавшихся внезапными раскатами грома, сотрясавшими, казалось, все небо.
Открылись поразительно величественные виды – оторваться от них было невозможно: море вздымалось подобно горам, с каждым новым валом швыряя вверх клочья белоснежной пены, которые ветер подхватывал и уносил в бесконечность пространства. Время от времени, с лохмотьями на мачте вместо паруса, в поисках укрытия стремительно