он это всем, то доходит даже до тугодумов.
Пятница, пожалуй, самый страшный день. Танька говорит, что младших тоже собираются, а я не понимаю – их-то за что? Первоклашки же совсем малыши, кто это вообще придумал-то?
– На вашем первом наказании будут присутствовать ваши родители, – вбивает последний гвоздь куратор, – чтобы они посмотрели, как правильно надо наказывать таких, как вы.
В его голосе звучит отвращение, как будто мы все, сидящие здесь, чем-то ему отвратительны, как грязные животные или какашки в унитазе. Так он себя с нами и ведёт, а я ощущаю себя будто перед казнью – просто нет сил уже бояться, остаётся только плакать, потому что завтра жизнь разделится на «до» и «после». Как я смогу после такого жить дальше, я не знаю. Мне видятся картины одна ужаснее другой, что заставляет дрожать, поэтому я после школы возвращаюсь в каюту. Мне уже всё равно, завтра моя жизнь и так закончится.
Я очень хорошо понимаю, что завтра прежняя Машка просто спрячется в уголок души, а снаружи останется… Я не знаю кто. В ответе от тренировочного центра указывается, что мне запрещены тренировки в течение недели, а это значит… Мне не хочется думать о том, как больно нужно сделать, чтобы неделю потом в себя приходить, я такую боль себе даже представить не могу.
Катьку убили, а завтра убьют меня. Только в отличие от Катьки, я буду продолжать ходить, дышать, может быть, даже разговаривать, но мой мир просто рассыплется. Он и сейчас неизвестно на чём держится, но я ещё цепляюсь за прежнюю жизнь, уговаривая себя, убеждая, что я человек, что они не посмеют, но…
Я просыпаюсь в кровати от собственного крика. Три часа ночи показывают равнодушные часы на столе. Мне снятся прорезающие тело насквозь страшные штуки, как у куратора. Снится, что с меня спускают шкуру в прямом смысле этого слова. Кровь снится, много крови… И я снова просыпаюсь от собственного крика. На моё счастье, меня никто не слышит, я будто одна на всём белом свете… Это очень страшно, потому что вокруг темно, а мне кажется, что из этой темноты на меня надвигается очень страшный куратор.
Будильник звенит похоронным звоном. Говорят, в глубокой древности девушек сжигали на костре. Интересно, в день казни они чувствовали то же самое? Наверное, я сама себя запугала, но как представить то, чего в жизни никогда не было? У меня всех примеров – только Катька. А вдруг…
Глава пятая
Мы стоим кучкой перед каютой, на которой написано: «Экзекуционная». Это означает, как нам всем объяснили, комнату для наказаний. Туда вызывают по одному, а назад не возвращается никто, и кажется, что путь оттуда только в космос. Тревоги за неделю не было ни одной, что наводит на грустные размышления. Возможно…
– Девчата, если что, не поминайте лихом, – Пашка, парень из нашего класса, воровато оглядывается и отодвигает панель вентиляционной шахты.
– Ты куда? – спрашивает его дрожащая Танька.
– Попробую