с должников деньги.
– Это дело твоего брата. – Отец хлопает меня по плечу.
– Но Жан-Батист не слишком горит желанием это делать, а мне нравится такая работа.
Папá глядит на меня поверх очков.
– Ты должна выйти замуж, Барб-Николь.
– Папá, но я не могу жить возле свиней. Мой нос не вынесет этого.
– Хватит! Хватит! Я не хочу больше ничего слышать про твой нос. – Маман гневается и так сильно встряхивает головой, что «птичье гнездо» рассыпается, жемчужные яйца со стуком падают на каменный пол. – Ты просто хочешь свести меня с ума. – Она собирает жемчужины. – Ох, Николя, ее никто не захочет взять в семью, если Сюйоны разнесут это известие. Скоро будет бал дебютанток, и там к ней не подойдет ни один молодой человек.
– Тогда я не поеду на бал, – заявляю я, радуясь, что так легко избавлюсь от неловкого ухаживания возможных женихов и от зрелища матерей, подсчитывающих с боковой линии заработанные дочерями очки.
– Может, тогда я просто отправлю тебя в Париж к тетке, – сердито заявляет мать. – Как ты относишься к этому?
– Аллилуйя! – Я выкрикиваю священное слово, оказавшееся под запретом, когда революция объявила религию вне закона.
Маман пугается и подносит к губам палец.
– Тише. А то слуги тебя услышат.
Я вскакиваю со стула и пою во всю глотку:
– Ал-ли-луйя! Аллилуйя! Аллилуйя!
Папá хмурится, потом хохочет, а я пою еще громче.
Маман отряхивает ладонь о ладонь.
– Ну, Барб-Николь, я умываю руки. Николя, теперь ты сам решай ее судьбу.
– Значит, мне не надо выходить замуж за Мелвина Сюйона? – Я подскакиваю к матери и целую ее в щеку. – Мерси, мерси, маман! Какое счастье! – Я выбегаю из библиотеки мимо служанки, несущей поднос с птифурами, и хватаю одну штуку. – Ал-ли-луйя! Аллилуйя! Аллилуйя!
– Не торопись, mon chou! – кричит мне вслед папá. – Это еще не значит, что тебе не надо замуж.
Мое ликование мгновенно гаснет, и я заедаю досаду птифуром.
В моем будуаре добрая Лизетта утешает меня, стаскивает с моего тела испачканное в свином навозе платье и помогает залезть в лавандовую ванну: лаванда – единственный запах, успокаивающий мой воспаленный нос.
– Зачем родители выпихивают меня замуж? – жалуюсь я и наклоняюсь к воде, чтобы вдоволь надышаться лавандой.
– Они хотят вам добра. – Лизетта трет мне спину морской губкой.
– Если бы они хотели мне добра, они позволили бы мне самой выбрать жениха.
Лизетта трет мне бока, и мне щекотно.
– Вы по-прежнему не можете забыть соседского парня?
Вода быстро остывает, и я дрожу от холода. Лизетта достает из печки чайник и подливает горячей воды.
– Je ne suis pas nie de la derniere plute[1]. Это глупо. Он уже никогда не вернется сюда.
Лизетта протягивает мне полотенце.
– Не волнуйтесь, Барб-Николь. Вы еще найдете себе хорошего мужа.
– Но я не хочу даже искать.
Я вылезаю из ванны.