превратился в мощного великана с восточной внешностью, шести футов[2] ростом, со складками жира, крючковатым носом, объемистым двойным подбородком и зловеще блестящими глазами – вылитый кинопродюсер, только размерами побольше. Фрэнклин, отчаянно соображавший, что бы ему такого повелеть, заказал шашлык, кебаб и рахат-лукум. Кушанья тотчас появились перед ним.
Придя в себя, Фрэнклин отметил, что скромное угощение было превосходного качества и подано на блюдах из чистого золота, с богатой гравировкой и до блеска отполированных. По этим небольшим деталям можно было заключить, что Фрэнклину достался первоклассный слуга. Фрэнк ликовал, но внешне не стал выражать восторга.
– Золотые блюда – это очень хорошо, – сказал он. – Однако начнем с самого важного. Мне нужен дворец.
– Слышать – значит повиноваться, – отозвался смуглый слуга.
– Он должен быть больших размеров, – распоряжался Фрэнклин, – хорошо расположен, должным образом обставлен, с подходящими картинами, мраморными лестницами, гобеленами и прочим. И побольше тигровых шкур. Они мне очень нравятся.
– Будет исполнено, – ответил раб.
– Я в душе художник, – добавил Фрэнклин, – как заметил твой прежний хозяин. И мой художественный вкус требует присутствия на тигровых шкурах молодых женщин. Блондинок, брюнеток, худеньких, пышных, томных, энергичных. Все должны быть красавицами и не обременены одеждой. Не люблю, когда много одежды, это вульгарно. Уловил?
– Уловил, – ответил джинн.
– Ну, так продемонстрируй.
– Соизвольте лишь на минуту прикрыть глаза, – сказал слуга, – а когда их откроете, то увидите вокруг себя все, о чем повелели.
– Хорошо, – ответил Фрэнклин. – Но только без фокусов, понял?
Он закрыл глаза, как его и просили. Вокруг поднялся негромкий мелодичный гул. Выждав минуту, он снова поднял веки и огляделся. Его глазам предстали арки, колонны, мраморные лестницы и гобелены в роскошнейшем из дворцов, и, куда бы он ни посмотрел, всюду обнаруживалась тигровая шкура с возлежавшей на ней ослепительной красавицей, не обремененной вульгарными одеяниями.
Наш добрый старина Фрэнклин был, мягко говоря, в экстазе. Он бросался туда-сюда, словно пчела в цветочной лавке. Везде его принимали со сладчайшими улыбками и манящими тайным или явным вожделением взглядами. Тут он видел раскрасневшиеся щеки и потупленные глаза. Там – пылающие страстью лица. Были кокетливо повернутые плечи, но плечи не отвергающие. Протянутые руки, и какие руки! Была скрытая страсть, была страсть торжествующая.
– Должен сказать, – признался Фрэнклин через некоторое время, – что у меня выдался поистине восхитительный день. Я отлично развлекся.
– Тогда позвольте справиться, – спросил подававший ему вечернюю трапезу джинн, – могу ли я удостоиться чести быть вашим дворецким и распорядителем развлечений вместо того, чтобы возвращаться в ту жуткую бутылку?
– Не вижу никаких препятствий, – ответил Фрэнклин. – И вправду кажется несправедливым, после того как ты все это сотворил, вернуть