Все ясно?
Отовсюду послышался нестройный гул.
– Есть вопросы?
– Сколько мы здесь будем находиться? – донесся голос мужчины из левой части зала. – Когда можно будет выйти на поверхность?
– Как говорят наши ученые, первый выход не ранее, чем через год, – ответила Вероника Сергеевна, – кроме ядерной зимы, опасность представляют проснувшиеся вулканы. Они некоторое время будут выбрасывать в атмосферу пепел и газы, и пока неизвестно, насколько изменится ее состав, можно ли будет сразу дышать или жить на поверхности. Так что запасайтесь терпением, Вадим Вадимович, – улыбнулась она.
После ужасающих картинок, показанных со спутника, навалилась вторая волна депрессии. Многие оказались на койках в медицинском центре. Я была в их числе. Нас заставляли пить таблетки, чем-то кололи, я опять плохо соображала и много спала. В палату приходил психолог и нудно уговаривал смириться с происходящим, найти положительные стороны в ситуации, озвучивая банальщину: «Что нас не убивает – делает сильнее», «Выживает тот, у кого есть воля к жизни», «Мы должны принять боль и сжечь ее, как топливо, для нашего путешествия в будущее»… и так далее.
Шоковое состояние долго не отпускало, даже после того, как меня выписали. Внутри образовалась пустота, которую необходимо было наполнить. Но чем? Ни близких, ни друзей, ни любимой работы, ни учебы… ничего и никого. Я погрузилась в оцепенение. Жила даже не сегодняшним днем, а текущей секундой, ни единой мысли не допуская о прошлом – как там родители, брат, друзья, не думая о будущем – страшно до жути. Спала, дышала, ела, бездумно, как робот.
Тогда я и сблизилась с Настей и остальными. Мы все – я, Настя, Катя, Павел, Дмитрий, Мария и другие попутчики из фургона жили в одном блоке. Мы держались вместе, вместе ходили на работу, смотрели видео в общей комнате, играли в шахматы. Вечерами разговаривали о науке, своих исследованиях, достижениях, спорили. И эти споры на время вытаскивали из беспросветной мути.
Катя доказывала, что даже массовые извержения вулканов не смогут глобально повлиять на состав воздуха.
– Гораздо страшнее разрушение озонового слоя, – вставил Дмитрий. – Представь, сколько метана и углерода выплеснулось в атмосферу.
– И он со временем восстановится, – убеждала наша оптимистка.
– Ну да, сам через миллион лет, – парировал тот, – на поверхности жить нельзя. И быстро он не восстановится, так как нет биосферы – растения-то погибли. Кто будет его восстанавливать?
– Есть океаны, планктон…
– Океаны вскипели, вся жизнь погибла. Пока она расселится, пока произведет нужное количество кислорода…
– Значит, некоторое время будем ходить в респираторах или жить под землей.
– Превратимся в кротов, – закончил Павел.
– Да хоть бы и в кротов! – воскликнула Катя, – главное – сохранить разумную жизнь. Знаешь, сколько в бункере хранилищ? Он – Ноев ковчег, помноженный на миллион.