Привычка, удовольствие, боль.
Н.: Чтобы защитить меня. Боль, да, боль.
К.: Она всегда действует внутри этого поля. Почему?
Н.: Потому что не знает ничего лучшего.
К.: Нет, нет. Может ли мышление действовать в каком-то другом поле?
Н.: Такого рода мышление – нет.
К.: Нет, любое мышление. Может ли мышление работать в каком-то ином поле, кроме поля известного?
Н.: Нет.
К.: Очевидно, что нет. Оно не может работать с тем, чего я не знаю, оно может действовать только в этом поле. Далее, почему оно действует в этом поле? Вот главный вопрос, сэр, – почему? Это единственное, что я знаю. Здесь защита, здесь уверенность, здесь безопасность. Это всё, что я знаю. Таким образом, мышление может функционировать только в поле известного. А когда оно устаёт – а это случается, – тогда оно ищет чего-то вовне. Но то, что оно ищет, – это всё равно известное. Его боги, его видения, его духовные состояния – всё проецируется из известного прошлого в известное будущее. Потому мышление всегда действует в этом поле.
Н.: Да, я вижу.
К.: Поэтому мышление всегда трудится в тюрьме. Оно может называть это свободой, может называть это красотой, может называть это как угодно! Но оно всегда внутри границ, обнесённых колючей проволокой. Теперь я хочу выяснить, есть ли у мышления какое-то место, кроме этого. Ему нет места, когда я говорю: «Я не знаю. Я действительно не знаю». Верно?
Н.: На какой-то момент.
К.: Я действительно не знаю. Я знаю только это, и я действительно не знаю, может ли мышление функционировать в каком-то другом поле, кроме этого. Я действительно не знаю. Когда я говорю: «Я действительно не знаю», – а это не означает, что я надеюсь узнать, – когда я это говорю, что происходит? Я спускаюсь вниз по лестнице. Тогда это состояние «не-знания» и есть разумность, оно и есть разум. Тогда он и может функционировать в поле известного и волен действовать где-то ещё, если захочет.
2. О внутреннем пространстве; о традиции и зависимости
Джейкоб Нидлман (Н.): В своих беседах вы придали новый смысл необходимости для человека стать авторитетом для самого себя. Однако не может ли это утверждение с лёгкостью превратиться в форму гуманистической психологии без какой-либо соотнесённости со священным, трансцендентным измерением человеческой жизни на земле среди гигантского разумного Космоса? Разве не должны мы стараться увидеть себя не только в данном моменте, но и как космических существ? О чём я пытаюсь сказать, так это о данном вопросе космического измерения.
Джидду Кришнамурти (К.): Как только мы употребляем слово «измерение», оно подразумевает пространство: иначе нет измерения и нет пространства. Говорим ли мы о пространстве, внешнем пространстве, бесконечном пространстве?
Н.: Нет.
К.: Или об измерении пространства внутри нас?
Н.: Должно быть, последнее, но и не без первого, я думаю.
К.: Есть ли разница между внешним пространством,