видит мир, и то, которое они видят в зеркале. Но когда Лия смотрела на себя, то видела только Ту Самую Ночь.
Мы услышали звон ключей двумя этажами ниже и поняли, что Лия вернулась домой. Дверь со скрежетом открылась, затем захлопнулась.
Я услышала тихий, знакомый стон.
– Этот лисенок меня доконает. Я единственная глупая сука во вселенной, которая решила кормить городскую лису, – бормотала она.
Мы с Джоной обменялись взглядами. Я прикусила губу, чтобы подавить смех. Джона прямо-таки взвыл. Еще одна особенность Лии. Она была замечательной. По-настоящему добросердечной и милой.
Мы слышали, как она поднимается по лестнице. Она появилась на третьем этаже, одетая в водолазку канареечного цвета, которая скрывала как можно больше ее кожи, и обтягивающие кожаные брюки. Сестра держала пустой контейнер, где, видимо, хранила еду для лисенка, который ночью бродил по парку за нашим домом в поисках своей мамы.
Она посмотрела на нас, нахмурившись.
– Выглядишь так, словно замышляешь что-то подозрительное. Джона, ты знаешь, что я сделаю кошелек из твоей мошонки, если втянешь мою младшую сестру в неприятности.
Джона фыркнул.
– Раз уж на то пошло, скорее твоя младшая сестренка найдет неприятности на мою задницу.
Лия приподняла здоровую бровь. Правой у нее не было из-за шрама. Она проделала отличную работу, нарисовав ее перед выходом из дома. Вы бы и не заметили.
– Моя сестра – ботаник, – сказала она с достаточной долей злобы. Она любила меня, но я ей не нравилась. – В любом случае, ты слишком для нее стар. Ей всего двадцать два. Тебе сколько? Тридцать?
– Тридцать один. А тебе двадцать семь, – ответил он.
По какой-то причине я подумала о Тейте. Ему, должно быть, за тридцать. Потом я подумала о том, как сильно Лия возненавидела бы мысль о том, что я встречаюсь с кем-то старше тридцати лет.
Не то чтобы я собиралась встречаться с Тейтом.
– А это ты к чему? – нахмурилась Лия. Как будто не связала нашу беседу с тем, что она свободная женщина.
– Разберись с этим сама, Чашечка, – он подмигнул ей, намотал ключи на палец и сбежал вниз по лестнице.
Я повернулась и посмотрела на сестру. За четыре года с тех пор, как я окончила школу, мы усовершенствовали навык притворства, что у нас все в порядке. Но в глубине души она всегда будет держать на меня обиду.
Обиду за то, что я заставила ее занять место родителей, когда ей было всего восемнадцать.
Обиду за то, что прошла сквозь огонь, чтобы спасти меня.
Обиду за то, что я убила маму и папу.
За то, что выглядела далеко не идеально, тогда как могла выбрать любого парня до того, как пламя поглотило ее красоту. До того, как огонь поглотил ее.
Лия порылась в сумке с бахромой, висевшей на плече, в поисках пачки сигарет, и засунула в рот сигарету с ментолом, когда мы вошли в квартиру.
– Ты заметила, что он назвал тебя Чашечкой? – спросила я.
Лия