всё ближе. Чувствую, как у меня дрожат ноги. Лепесток крепко хватает меня за руку. Прижимаюсь спиной к заскорузлому стволу. Пути только два – либо укрываться до тех пор, пока она нас не поймает, либо сдаться самим.
И я уже готов выйти с поднятыми руками, когда дерево вдруг начинает скрипеть и охать. Как будто вот-вот рухнет на землю. А может, оно упадёт прямо на Старуху Богги и вдавит её в землю?
Осев, поднимаю голову и вижу нечто изумительное. Вокруг дерева вьются мерцающие зелёные огоньки, и в этом свечении волнами перекатываются серебристые сполохи, как будто северное сияние окутало ветви. Ручеёк волшебного света, петляя, бежит к воротам. Там стоит Папаша Хэрн и держит в руке хворостинку, на кончике которой пляшут зелёные искры.
В ошеломлении я смотрю на него. – Вот оно, чудо, – говорит Лепесток, и в её голосе расцветает счастье.
Я никогда не верил в чудеса. Так, как в них верила Лепесток, – по-настоящему. Мне всегда казалось, истории о невероятном – просто россказни, небылицы, уловки, чтобы заманить тебя на крючок. Но перед нами – взаправдашнее чудо, волшебство творится прямо здесь и сейчас.
Иссохшее кривое дерево, всколыхнувшись, дрожит. Нет, оно не падает. С ним происходит что-то необычайное. Сутулый ствол становится толще, а две могучие ветви делаются всё длиннее, пока наконец не касаются земли, превратившись в крепкие копыта.
Потрясённые, мы с Лепестком наблюдаем. Узловатые корни, скрюченные у подножия ствола, теперь тоже копыта, а верхние ветки – рога. Дерево преображается, становясь живым существом из кручёных корней, ветвей и морщинистой коры.
Перед нами олень. Дерево-олень. Величаво, со скрипом он поднимает свою деревянную голову – как раз тогда, когда старуха снова наводит на нас двуствольное ружьё.
Глава четвёртая
Дубовая поляна
Мы прячемся за оленем, хотя ясно, что Старухе Богги теперь ничего не стоит пристрелить нас. Крепко зажмурившись, я замираю: сейчас она гаркнет что-нибудь либо спустит курок.
Оленьи копыта стучат по земле, и кажется, это колотится сердце.
Приоткрыв глаза, я вижу, как волшебный зверь храбро шагает прямо на старуху. А она словно окаменела и не в силах двинуться с места. По ружейному стволу скользит лунный свет.
Ещё миг – и олень наскакивает на Богги, выбивая ружьё у неё из рук. Она падает, кричит, и её крик мечется по всему Харклайтсу. В окнах дормитория – растерянные лица сирот. В комнате Замка зажигается лампа.
Олень описывает круг по двору и затем подходит к нам.
Мы с Лепестком отступаем в сторону, чтобы дать ему дорогу, однако он останавливается, опускается на колени и, склонив свою могучую голову, приглашает нас залезть.
Лепесток проворно взбирается на широкую спину и протягивает мне руку.
– Ну, давай же, Фитиль…
Но я словно прирос к земле и не могу пошевелиться. Меня сковал страх.
– Нет, – выдавливаю я из себя. – Слишком высоко, я не справлюсь.
– Да