и вошёл мой отец. Чёрт его знает, может быть, он надеялся встретить Арину, или мать забеспокоилась, что меня так долго нет дома, и отправила его на поиски, но вошёл он вовремя, поэтому я и жив до сих пор. Зинаида успела только несколько раз шмякнуть указкой по моей парте да сказать не более десяти самых добрых слов в мой адрес, как вдруг, как в сказке скрипнула дверь.
Я так надеялся, что отец мой схватит рыжую гадину за волосы и вытрет её харей классную доску. Каждому же должно воздаться по вере его. Но отец мой не оправдал моих чаяний и только вежливо, но весьма доступно объяснил Зинаиде Васильевне, где её место, и кто она есть по жизни. Я понял далеко не все слова, но общий смысл уловил верно, в чём впоследствии и убедился. Почти два года Зинка вела себя прилично, но всему приходит конец. Как-то незаметно пролетело время, а я так и ничего не смог вспомнить, что произошло за эти два года. Однако третья четверть третьего класса внесла в мою жизнь много перемен. В те годы всех детей без исключения принимали в пионеры, вот только некоторых принимали раньше, а остальных позже. В четвёртом классе все должны были быть пионерами, это, как бы, не обсуждалось. Обсуждалось только когда принять. Было два варианта. Один для большинства девятнадцатого мая в день рождения Пионерской Организации, зато второй для особенных, двадцать второго апреля в день рождения Ленина. Так вот, из-за Ленина вся фигня и приключилась. Сам не понимаю зачем, однако захотел я встать в первые ряды, забыв о том, что последние станут первыми.
Чтобы стать первым, надо было не просто хорошо учиться, а ещё и выучить наизусть и прочесть с высокой трибуны какой-нибудь гадкий стишок про Ленина. Что-что, а память у меня хорошая. Стишки учить было для меня делом плёвым, и выбрал я самый длинный и самый мерзкий опус всенародного поэта. Виной тому была книжка. Целая книжка на один стишок. На каждой странице была огромная фотография и одно четверостишье. Формат книжки был таков, что запихнуть её в портфель было просто невозможно. Переплёт у книжки был из картона, твёрдого как фанера, а с её обложки смотрело на читателя мудрое лицо товарища Сталина. Называлась эта книжка Сергея Михалкова не совсем в соответствии с обложкой, а именно «В Музее Ленина» и никак не иначе. Лицо Сталина, а вот музей Ленина. По малости лет я посчитал, что это правильно, и когнитивный диссонанс обошел меня стороной. Всего за неделю я выучил сей шедевр подхалимской литературы и начал мечтать о том, как я стану пионером, чтобы подавать всем ребятам пример. Самое интересное было то, что вся моя семья преспокойно наблюдала за моими действиями. Я-то не знал, что книга эта безнадёжно устарела, и Сергей Михалков её уже переписал заново так, что от товарища Сталина не осталось там никаких следов. Тут нечему удивляться, ибо он и гимн Советского Союза скорректировал в угоду товарищу Хрущёву, а спустя много лет и вовсе переделал его в гимн России, чтобы господина Ельцина порадовать. Но в те годы я и понятия не имел, что такое может быть. Мне казалось, что рукописи не горят, а уж тем более, не