исполин долго, с любопытством смотрел на нечто микроскопическое у своих ног, помахивая хоботом и ушами. Потом утробно заурчал и потянулся хоботом к детской ладони. Выглядывающая из дверного проёма ребятня напряглась, готовая заголосить и рвануть к взрослым, ища спасения.
Альберт стоял улыбаясь, глядя слону в глаза. Тот, помедлив, аккуратно взял угощение, кинул его себе между громадных клыков в рот. Потом, обдувая теплом, хоботом ощупал светлую голову неожиданного гостя. Развернул его к двери и легонько подтолкнул. Альберт послушно пошёл продолжая улыбаться. Уже в дверях услышал, как слон громко, по-паровозному затрубил. Детвора с визгом рванула восвояси. Улыбка с лица Альберта не сходила ещё минут десять, мышцы словно заклинило. Наконец отпустило и он расплакался. Ох и влетело ему тогда от отца!..
Саламонский-младший с юности обожал азартные игры. А если с кем-то спорил, то только на деньги, хотя в них не нуждался и обязательно выигрывал.
Судьба его долгие годы будет крутиться монте-карлоской рулеткой, где ежедневно придётся ставить на кон всё, что есть. Чаще всего – жизнь…
Аманда Ренц кокетливо смотрела на Альберта.
– Я никогда не была во Франции. Никогда не купалась в тёплом море.
– Так в чём же дело, поехали.
– Когда?
– Сейчас.
– Ты сошёл с ума?
– Да.
– Тогда поехали…
Они понимали – скандала не избежать. И какого! Вселенского! Зная Эрнста Ренца, быть бы живу! Под ложечкой подсасывало, по телу пробегал озноб – и именно это ещё больше заводило. Они нервно посмеивались, но не отступали, поддерживая друг друга.
Аманда с Альбертом бросили всё и сумасбродно рванули поездом в Ниццу навстречу приключениям, новым ощущениям и чему-то ещё, что заставляет учащённо биться молодое сердце, тело – покрываться мурашками, а душу – вопить от навалившегося куража и абсолютного безрассудства.
Публика шла на Саламонского-младшего – на эту цирковую звезду европейского небосклона, о которой в последнее время в Берлине стали судачить едва ли не на каждом углу. В вечер побега, не увидев его в цирке в означенный час, пришлось объявить публике, что господин Альберт Саламонский неожиданно захворал. Что-то врали с манежа о самочувствии премьера, о какой-то там его травме, полученной на репетиции перед представлением, о скоропостижной госпитализации. Короче – шум, скандал, сдача билетов, требование неустойки, грустные физиономии родителей неугомонного Альберта.
– Весь в тебя, польско-прусский жеребец колена Давидова! Один в один! – Мать Саламонского-младшего, школьная наездница Джулия из известного циркового рода Карре, недобро сверкнула глазами в сторону мужа.
– Нет такой породы – польско-прусский жеребец. К тому же обрезанного.
– Есть! Вильгельм Саламонский называется! Яблочко от яблони…
– Это ты про змею-искусительницу и её плод с древа познания?
– Про червоточину в том самом яблочке!
– Откуда