Давайте я сейчас все это сам уберу.
Меня держали всегда на первой парте перед учительским столом, потому что я что-нибудь всегда придумывала. Всем сообщала, где точка кому поставлена, кого вызовут. И тут я приспособилась книжку Чарской класть внутрь парты. Чуть-чуть раскачала крышку. И у меня щель получилась большая. Я читала через эту щель. Учителя это тоже быстро заметили. Правда, не делали обыска, не смотрели, какая книжка.
На другой день Дианка говорит:
– Ты знаешь, я думаю, все-таки синяя лампа лучше. Только ты, может, ее платком каким-нибудь укроешь. Иначе как тебе все их прочесть? Книг-то много. Я просила родителей, чтобы мне побольше этих книг купили.
Это был подарок отца дочери на день рождения. Незадолго до того, как его расстреляли. Диана хотела, чтобы Чарской у нее было много. И отец выполнил ее желание. И я представила себе, как человека арестовали, увели на расстрел. Обыск в доме был, и Диана видела все это. Видимо, это была очень состоятельная семья, по некоторым вещам я это понимала. А дальше – дальше все оборвалось. Последнее, что я представляю: как в эту комнату внесли вот такие какие-то вещички примитивные. Примитивную железную кровать. Серого кота и сундук. И больше ничего. У Дианы даже платьица не было нового. Чарская – это были ее воспоминания об отце, о нормальной жизни, о совсем другом детстве. О людях, которые были с ними.
Я говорю:
– А как ты с этим подарком потом поступишь?
Она ответила:
– Может быть, ее потом когда-нибудь разрешат читать.
Книжки были безобидные. Они были красивые. Там всякие мальчишечьи и девчоночьи приключения. Нам, советским детям, видимо, вредна была сказка о красивой жизни. Я до дна прочитала все, что лежало в сундуке. Я тогда посчитала, что эти сказки очень важны именно в такой жизни, которая была тогда, после войны.
Я тогда сравнивала мир Чарской и мой мир. И казалось: как несправедливо, что в книжках этих запрещенных так все хорошо, а у нас дома на стене Сталин висит. Я вспоминаю Чарскую с большой благодарностью. Она подарила мне детский мир. Но еще она подарила мне то, чем я потом заинтересовалась. Я начала читать книжки по истории. И я уже не так боялась самолета немецкого и не так боялась дядьку, который висел на портрете из райкома партии.
Я стала чаще ходить в театр, мне давали деньги, я покупала билеты себе. Иногда Диану удавалось повести с собой. После хореографического училища я все думала: чем бы таким заняться королевским? И в один прекрасный день, когда меня в очередной раз закрыли на ключ, я срезала все шторы. Разобрала елочные игрушки. И сделала королевские плащи. А дальше мы ставили королевские спектакли. В подвале или прямо на улице. Приходили папы, мамы. Мы изображали исключительно королев и принцесс. Родители радовались, им даже не жалко было, что мы разрезали тюль и разбомбили елочные игрушки.
А дальше я думаю: может быть, попробовать самой писать? Сочинения домашние я писала большие, по четыре тетрадки сдавала. Учительнице трудно было читать. Она говорила:
– Куркова, больше одной тетрадки не пиши.
Я