девушек в белых платьях, скромно потупив глаза, стояли вдоль высоких окон в пол, выходящих на Неву. Спины прямые – знаменитая безупречная осанка смолянок. Трогательно голые шейки без единой нитки украшений – эталон бального наряда светской барышни, которую должно украшать только сияние молодости. По бокам вереницы воспитанниц – наставницы.
Вдоль противоположной стены зала выстроился Парадный отряд кавалергардов. Молодые офицеры, которых специально отбирают для украшения торжественных дворцовых мероприятий. В том числе для танцев.
Митя не без основания чувствовал себя в этом щегольском строю наглым самозванцем. Хотя, если разобраться, отчего же? Когда-то в этом зале танцевал его отец.
Митя скользнул взглядом по веренице смолянок. Белые платья и балетная осанка делали девушек похожими, но он точно знал, какую из них следует пригласить.
Лизу он узнал сразу. Несмотря на то, что фотография в интернете, как нарочно, была выложена скверного качества.
– Позвольте ангажировать вас на вальс…
О, даже в рифму получилось.
Девушка подняла на него глаза.
И…
Митю чуть не сбила с ног внезапно на него обрушившаяся аквамариновая волна. Стремительная, пенная, насквозь прогретая солнцем.
В этой пригрезившейся лучезарной волне было всё, чего так ждет и жаждет юная душа. Загадочный изменчивый аквамарин… Морская пена, из которой родилась богиня любви Афродита… И соль… Хотя причём тут соль? Ээээ… А при том, что, может быть, именно в таких пронзительно прекрасных мгновениях и сконцентрирована вся соль – то есть суть – бытия…
Придя в себя, Митя сообразил, что следует представиться.
– Дмитрий Го… – начал было он, щелкнув каблуками. Но тут же спохватился: – Э-э-э… Степан Оболонский.
Девушка посмотрела удивленно. Но тут же присела в любезном реверансе, слегка склонив голову.
– Елизавета Белосельская-Белозерская.
Очередной порыв неугомонного ветерка с Невы ворвался в приоткрытое окно и игриво дунул сзади на девичью шейку. Разметал вьющиеся локоны причёски и обнажил беззащитный затылок.
То, что открылось Митиному взору, очень его удивило. А он-то полагал, что нравы в Смольном институте гораздо более строгие.
Или у Лизы тоже есть тайна?
Чужой скелет в шкафу
Этот же день.
За 10 часов до бала.
– А знаешь, ваше сиятельство, что я вспомнил? – Костик вкрадчиво лязгнул челюстью, что было у него признаком некоторого сомнения. И всё же с достоинством в пух и прах промотавшегося аристократа объявил: – Мне кажется, я жил во дворце Белосельских-Белозерских.
– Эммм?.. Кха! Кха! – Митя даже слегка подавился своим утренним кофе.
Костик был фамильным скелетом в шкафу. Ну то есть как – фамильным. Проблема состояла в том, что фамилия прежних владельцев шкафа до сих пор оставалась неизвестной.
Родители купили громоздкий резной предмет мебели в комиссионке когда Мите было пять лет и семья жила в доходном доме на Гороховой.
Никто, конечно, не предполагал, что антиквариат будет чреват ошеломительным сюрпризом, к тому же неизвестного происхождения. Потому что сам скелет оказался подвержен амнезии. Он не помнил толком своего прошлого и очень от этого страдал. Оставалось только гадать: чьи же тайны он хранит…то есть уже позабыл? И где раньше стоял этот затейливый шкаф?
Пятилетний Митя тогда с жутким сюрпризом подружился и дал ему имя Костик. Хотя, прямо скажем, оно не очень-то подходило к весьма чопорным благообразным мощам. Но как еще можно было назвать скелет?
Имя прижилось, хотя в периоды дурного настроения скелет требует называть себя Константином.
– Да, кажется, вспоминаю… Я жил во дворце Белосельских-Белозерских, ваше сиятельство… – подал Костик очередную реплику из-за открытой дверцы шкафа, который стоял аккурат напротив Митиного стола. Таким образом создавалась иллюзия уютного семейного завтрака.
Костик любил обращаться к Мите согласно наследственному титулу. Кажется, скелету это даже льстило. Дескать, пусть неизвестно какой семье принадлежал шкаф раньше, но теперь-то точно – княжеской!
Хотя у Митиной семьи от прежней роскоши только один титул и остался. А всё потому, что когда-то его отец, блестящий кавалергард, пошел под венец с взбалмошной художницей-авангардисткой. Разумеется, по великой любви и без родительского благословления. За что суровый Митин дед не дрогнувшей рукой лишил ослушника наследства. Что и говорить, ближайшие предки по мужской линии отличались крутым нравом и друг друга стоили. Ни чета самому Мите – мягкому, вечно во всем сомневающемуся…
Так вот, в результате этой борьбы самолюбий юный князь Митя вырос не в фамильном дворце на Фонтанке, а в пресловутом доходном доме на Гороховой.
– А почему именно дворец Белосельских-Белозерских? – осторожно спросил Митя. – Какие воспоминания? Если подробнее?
Признаться,