двери. На подступах к ней сидел огромный паук с одним-единственным красным глазом, которым он неотрывно и как-то вопросительно следил за мной. Мы молча смотрели друг на друга, пока я не почувствовала жжение во лбу. «Третий глаз», – промелькнуло почему-то в голове. – «У меня открылся третий глаз, и теперь придется отращивать челку. Чтобы никто его не заметил».
Жжение, достигнув наивысшей точки, прекратилось. Паук одобрительно кивнул и отошел от двери. Когда она отворилась, почему-то потянуло Никиными невероятными духами, и сквозь густую паутину я увидела Фила.
Он стоял прямо передо мной – неясный, расплывчатый. Я скорее догадывалась, что это Феликс, чем видела его. Определяла по каким-то всплывающим особенностям силуэта: широкие плечи, манера держать голову чуть наклоненной, словно он всегда к чему-то прислушивается.
Сейчас он прислушивался ко мне.
– Фил? – неуверенно спросила я. – Почему ты до сих пор в костюме, в котором мы тебя похоронили?
Мой голос словно выявил его лицо из мути. Сомнений не оставалось – Феликс. Круглые детские глаза, особенно трогательные над щетиной взрослого мужчины, непослушные кудри, с которыми так и не сладил ни один из самых шикарных салонов нашего города. И взгляд этих круглых мультяшных глаз – парадоксально жесткий, цепкий. Он приобрел его, когда стал полноправным партнером в фирме деда. Не сразу, постепенно. Наверное, те, кто был рядом с ним все эти годы, не замечали, но я, видевшая Феликса редко, каждый раз во время случайных встреч поражалась, каким беспощадным он становится. Чем дальше, тем больше.
– Ей все равно, – пожал он плечами. – Я сейчас всего лишь оболочка, какая разница?
– Кому – ей? – там, во сне, я знала, но боялась себе признаться.
– Арахниде, – ответил Фил. – Она всегда посылает впереди себя Арахниду, чтобы протянуть пути. Твоя боль за меня – один из путей. Арахнида ведет, как помнит, поэтому я в том же костюме. Усилить боль, укрепить путь. Прости.
– За что?
– У меня к тебе только один вопрос. И не могу уйти, пока не получу ответа.
– И какой? – об этом я понятия не имела.
– Зачем ты привела лисицу? – лицо Фила исказилось страданием.
Теперь я поняла, почему вижу его так нечетко, и все время хочется протереть глаза. Между нами – стекло. Все в паутине, а еще грязное, заляпанное сотней или даже тысячей липких ладоней. Окно свиданий на границе иного мира и этого.
– Ты собираешься меня обвинять в своей измене? После смерти? – поразилась я.
Сон был настолько реален, что я понимала: Феликс – мертв, и прийти ко мне может только в каком-то горячечном бреду или во сне, но это нисколько не удивляло. Сама возможность разговора с мертвецом не удивляла. А возмущало то, что он смеет меня обвинять.
– Я виновата? – решила идти «ва-банк».
Кто не знает про лучшую защиту?
– Зачем ты подложила под меня лисицу?
Я задохнулась от наглости.
– Ты…
Его лицо