щетиной на лице. Ни Аня, ни Мюллер не знали, кто это. Знал только Богдан.
– Отец? – не веря своим глазам, произнёс он и выпустил ладонь Ани.
– Привет, сынок, – сказал нарисованный мужчина. – Ты умер?
– Пока ещё нет, – повторил Богдан.
– Хорошо, – грустно пробормотал мужчина. – Я был ужасным отцом, надеюсь, когда-нибудь ты сможешь меня простить. Я заслужил этот ад, но тебя здесь быть не должно.
– Где мама? – едва сдерживая слёзы, спросил Богдан.
– Твоей мамы здесь нет. Думаю, она в лучшем мире. И я рад за неё, здесь паршиво. Может, у тебя есть пиво для меня?
– Прости, у меня ничего с собой нет.
– Жаль, я бы многое отдал за пиво. Ладно, мне пора, я только поздороваться да попросить прощения. Не умирай, сынок, смерть – это хреново.
Мужчина исчез, и они продолжили путь.
– Мне жаль твоего отца, – заметил Кало.
– При жизни он был тем ещё говнюком, – вытирая подступившие слёзы, проговорил Богдан. – Зачем нам уничтожать портрет, если для пророчества нужно сто картин?
– Потому что девяносто уже создано, они разбросаны по всему миру, хранятся у безумных коллекционеров. И я не знаю, сколько ещё художников в данную секунду рисуют его портрет. Быть может, ваша картина девяносто девятая, и, стоит кому-то закончить очередной ужасный шедевр, Роберт получит желаемое. Именно поэтому так важно её уничтожить. Вы меня понимаете?
Аня хотела сказать, что всё понимает, но её отвлекли внезапные гости, при виде которых сердце на миг замерло. Перед ней стояли родители.
– Мама, папа! – Аня кинулась к ним.
– Я не хотел тебя во всё это втягивать, – произнёс с сожалением Николай, обнимая любимую дочь. И эти объятия, несмотря на нарисованность отца, были настоящими и крепкими.
– Я знаю. Я всё знаю, папочка.
– Вам пора уходить: дверь в этот мир скоро закроется, – предупредила мать Ани, держа её за руку.
– Я могу вам как-то помочь?
– Нет, пока Роберт существует, мы заперты в его фантазиях, – грустно сказал Николай и вместе с мёртвой женой растворился в воздухе, давая понять, что время поджимает.
– Нам надо бежать, – схватив её за руку, позвал Богдан.
– Прежде чем вы уйдёте, – произнёс Мюллер, – у меня будет просьба. Я не знаю, кто из вас выживет, а кто умрёт. Но прошу, если будет возможность, нарисуйте мне моего Адольфа. Искусство способно не только на ужасные вещи, может быть, произойдёт чудо, и он появится здесь…
Аня и Богдан ничего не ответили, ощущая, как время начало неумолимо истекать, словно песок сквозь пальцы, и бросились обратно в реальный мир, крепко держа друг друга за руки. Казалось, что с каждым шагом ноги становятся все тяжелее, словно невидимые пальцы хватали их за щиколотки, пытаясь удержать. Окружающий мир превращался в калейдоскоп ужаса. На мостовой, по которой они бежали, начали проступать кровавые пятна, словно кисть художника небрежно окропила их красными каплями. Быстрые шорохи, походившие на шёпот забытых