предметов. Скейтборд с названием КамАЗ. Да уж, вот так расширение заводской гаммы производства.
Я вообще ожидала, что в её подростковый период будет куча проблем, как это и случается в большинстве семей. Но нет, их не было. Помню, что со своей матерью и то бывали недопонимания, хоть и не настолько сложные. А с Катей как-то необычно получилось – росла, менялась, взрослела, но диалоговых хлопот это не доставляло.
Веду с ней себя прямо, как заботливая мамаша. Сначала я отказывалась в это поверить. Я – её мать. И если забыть про генетический тест, то я, в общем-то, как-то легко и быстро её приняла. Вопреки самой себе. Умом понимаю, что я не должна была. Но оно как-то само собой получилось. И я подозреваю, что Катя к этому причастна. Она имеет удивительную силу убеждения. Она скажет коротко и просто, и ей трудно не поверить. Скажет: «Мама, я твоя дочка», и я верю ей. Безо всяких сторонних доводов. Потому что это правда.
Глава 5. Катя – о Лире и Алексее
Мама смирилась, что она теперь мама. Пусть и самая нестандартная. И это не вынужденная её участь, это… даже не знаю, как выразиться. Вот с её появлением часто стало случаться, что не могу подобрать слов, чтобы сформулировать мысли. Это… В общем, это так и есть на самом деле.
Первое время её само слово «мама» немного угнетало. Она соглашалась с таким новым званием, но даже спрашивать не нужно, она от него не в восторге. От самого названия, имею ввиду, а не от должности. Ну а как мне ещё её называть, чтобы это её не тяготило? Матушка, может? Это даже не звучит – матушка Лира или матушка Лариса. Просто по имени, как батя – но это не принято при моём должностном положении. Есть куча терминов – мамуля, мамаша или маменька, и они ей не только не подходят, но и ещё сильнее будут угнетать.
Она вот говорила, что ей сложно разговаривать с детьми. Соответственно, и со мной тоже. Не понимаю, она же с ними пересекалась. И не раз. В больнице до аварии – детей лечила, а это типа не считается. Ну, допустим. Но потом-то она же всё равно общалась с ними. Сама рассказывала. Она же не только челноков в Икарусе возила. У неё были заказы на экскурсии для школьников в Петербург (она кстати до сих пор называет его Ленинград). Я уверена, что разговоры не ограничивались фразами «Добро пожаловать на борт» и «До свидания». И пусть с ними, возможно, был просто деловой разговор о поведении в салоне и о чём-то подобном, но ведь был же.
И я вот сама ощущаю, что разговаривать ей со мной трудно. С батей ей легко. А между нами какое-то неощутимое препятствие. Когда мы разговариваем, то понимаем слова, говорим на одном языке. Даёт указания или советы, я слушаю и выполняю. Я что-то спрашиваю, она отвечает. Она не избегает меня, но просто так без надобности со мной не говорит. И ощущаю какую-то помеху. С батей таких ощущений нет. Может быть, я тревожу её своим постоянным низким звуком? Тогда, получается, батя может на это не обращать внимания. А может, всё гораздо сложнее, она ведь очень сложна по своей натуре.
Она может кому угодно и нагрубить, и в морду дать, не испытывая угрызений совести.