кругов вокруг старой березы с дуплом, куда ведёт сбежка – пара жердей, ведущих в него. Для соболя дупло, где вкусно пахнет мяконькими мышами и часто ночуют тепленькие птички, – это как для вас кафе с вкусняшками, всегда хочется зайти. А если ещё попахивает прокисшей кетой от привады, то тут не устоять, даже если нет денег. Он понимал, что где-то его обманывают, ну, не может так много счастья и сразу, но никак не мог понять, где засада. Соболишка всё тщательно проверил: оббежал всё по кругу, убежал, прибежал назад, нет, не почудилось – пахнет! И он пошёл мелкими шажками в дупло, пробуя на ощупь снег мягкой лапой. На входе в кафе он своим шестым чувством нашёл, где спрятан подвох, и, развернувшись, выдавил на мой тщательно замаскированный капкан всё своё пахучее негодование и мысли обо мне. Вот и пообщались…
Охота редко одаривает щедро дичью. Человеку всегда всего мало, и, чтобы уравнять ваши с дичью шансы, придуманы правила охоты. Кроме того, они ещё и правила игры – одни для всех, чтоб было интереснее и азартнее. Хорошо, когда они рассказаны и натасканы отцом, легли в детскую душу, как «что такое хорошо и что такое плохо», – тогда они легки и не вызывают желания нарушить. В ином случае, как законы ни пиши, а жадность ими не перевоспитаешь. Она стара, как само человечество, рождена им, и совесть всегда ей проигрывает, когда ты в лесу и тебя никто не видит. Жадность на охоте зовётся браконьерством. Кстати, а чего это я про него вдруг задумался?
Пока толкаешь лыжи в горочку, снимая шапку, чтобы хоть как-то охладиться, чего только не передумаешь, и стихи сочинишь и забудешь, и старое помянешь… О!!! А что это? У высокого трухлявого пня на очепе висел и «голосовал» соболь. И всё-таки я взял его! В детстве я орал, как индеец Виннету, сын Инчучуна, когда отец добывал зайца метким выстрелом. Сейчас я немного научился сдерживать эмоции, но, наверное, у меня это плохо получается. И если бы кто видел меня в это время, то безошибочно бы сказал, что меня распирает от счастья и гордости. Я добытчик! Я промысловик!
Когда замёрзший соболёк когтем царапает тебе спину через вещмешок, бежится по путику куда веселее. День уже давно повернул к серости вечера, и, возвращаясь к зимовью через другой распадок, проверяя и поправляя капканы, я наткнулся на следы интересной истории. В шалаше, построенном, чтобы не заметало капкан, решил устроиться на дневку заяц и попался. На звуки его возни прибежал соболь и завершил начатое мной. Пока они боролись, весь шалаш разбросали, будто в него граната попала, кругом куча белого заячьего пуха и крови. После борьбы соболёк подкрепился тёпленькой требухой, потом перегрыз кость, оставив часть в капкане, и потащил зайца к себе в кедрач на вершине увала – дома, говорит, доем. По пухлому снегу, в гору, тушку в два с лишним раза тяжелее себя вначале он пытался тащить прыжками! Вот это силища! Потом он, правда, подустал и стал тащить волоком. А через километр он решил, что всего не утащить, и перегрыз зайца пополам, оставив мне две задние ноги в подарок. Спасибо, брат, сегодня у нас будет царский ужин! Но до ужина ещё