надписи, когда-то вырезанные ножом на столешнице, и им не было дела до всего остального мира. Они забыли о его существовании, как это бывает, когда люди безмерно счастливы или глубоко несчастны.
Неслышно подойдя к беседке, Любаша не стала входить, а некоторое время стояла, прислушиваясь к тихому разговору, то ли потому, что ей было любопытно, то ли не желая помешать и нарушить уединение двух молодых людей.
Младшей дочери Кичатова Надежде было едва за двадцать, а благодаря утончённым чертам лица, которое поэты обычно называют одухотворённым, она казалась совсем юной и наивной. У мужа её сестры Алексея было невыразительное, но доброе лицо сильно пьющего человека. Они были почти ровесниками, с разницей всего в два или три года, однако Алексей, словно долго находившаяся в употреблении и сильно потёртая монета, выглядел намного старше Надежды. Обычно внешне он представлял собой понурого, словно сильно уставшего от жизни человека, говорившего, будто ухающая сова, глухо и монотонно. Но сейчас голос его изменился, стал звонче, точно помолодев. Любаша, хорошо знавшая Алексея, очень удивилась, услышав его. Может быть, ещё и поэтому она остановилась перед беседкой, не спеша войти.
Через прорехи в стенах строения Любаша видела, как молодая женщина склонилась над столом и медленно водила по нему пальцами, словно слепой, читающий шрифт Брейгеля. Глаза у Надежды были печальными, не соответствующими нарочито весёлому голосу, которым она говорила.
– А вот эту я вырезала, когда мы с тобой первый раз встретились…
– Меня пригласил в дом твой отец, – сказал мужчина. И, помолчав, добавил: – Помню, это была суббота.
Но женщина возразила:
– И вовсе нет. Воскресенье!
– Нет, суббота, – настаивал Алексей, словно это было очень важно для него. – Как я могу забыть этот день!
Лицо Надежды вспыхнуло, будто в сказанных словах имелся тайный подтекст, который был понятен только им двоим. Опустив глаза, она тихо, будто читая надпись на столе, произнесла:
– Мне тебя не хватает…
Её собеседник так же негромко продолжил:
– До боли, до крика…
Они читали стихи, но, казалось, говорили о прошлом, и эти воспоминания находили отражение в их лицах и глазах.
– До бессонных ночей и покусанных губ.
– Это было недолго, это было забыто…
Лицо женщины омрачилось, и она запротестовала:
– А вот это неправда! Такого не было!
Мужчина не стал спорить с ней.
– Было – не было, не было – было, – с грустной улыбкой заметил он. – Не в этом ли весь смысл человеческой жизни?
Но она не согласилась с ним, сказав:
– А по-моему, смысл жизни в том, что в ней было.
– А мне иногда кажется, что наоборот, – сказал он таким тоном, будто много думал над этим раньше. – Значение в нашей жизни имеет только то, чего в ней не случилось.
Надежда положила свою ладонь на его руку, безвольно лежавшую на столе, и тихо, едва не плача, попросила:
– Алёша, не надо…
Она