это чувствовал, только не мог оформить в осознанную мысль, и лишь присматривался, озираясь вокруг себя, словно перепуганный зверёк.
Глядя на сына, такого счастливого, и в то же время озабоченного, даже чрезвычайно озадаченного непривычной ему ситуацией, Любаша прикусила губу и отвернулась, чтобы скрыть внезапно навернувшиеся на глаза слёзы. Но при этом она встретилась взглядом с Петром, который хмуро смотрел на происходящее и что-то недовольно бормотал себе под нос.
– Ты что там бурчишь? – резко спросила она.
– Я говорю, пусть ест поскорее и уходит от греха подальше, – сказал Пётр, стараясь говорить как можно тише, словно боясь, что их подслушают. – А то скоро хозяева вернутся с кладбища. А если Софья Алексеевна увидит? То-то рассердится!
Любаша тоже нахмурилась и не предвещающим ничего хорошего голосом спросила:
– Это ещё почему?
– Сама знаешь почему, – ушёл от ответа Пётр, смущённый её злым взглядом.
– Ничего я не знаю и знать не хочу! – сказав это, она отвернулась от мужчины и ласково погладила сына по голове. – Кушай, мой оленёнок! Не глотай, жуй медленно, как я тебя учила. Веди себя за столом прилично, как все воспитанные мальчики.
Ничего не понимающий Пётр с удивлением спросил:
– И давно ты стала такой храброй?
– С сегодняшнего дня, – неожиданно улыбнувшись, ответила молодая женщина. – И хватит об этом!
Но Пётр продолжал настаивать.
– А всё-таки?
Любаша с презрением взглянула на него и грубо ответила:
– Не твое дело, холуй!
Мужчина недоуменно хмыкнул, но промолчал. У него был обиженный вид. Однако он не ушёл из гостиной, а ещё раз обошёл вокруг стола, загибая пальцы и считая бутылки со спиртным. Потом, видимо, желая помириться с Любашей, заинтересованно спросил:
– Кто будет-то?
Молодая женщина не ответила, будто не расслышала, но он снова, уже громче, настойчиво переспросил:
– Я спрашиваю, кого позвали?
Поняв, что избежать разговора не удастся, потому что Пётр был не только глуповат, но и чрезвычайно упрям, Любаша неохотно ответила:
– Да никого из чужих, только свои. Вдова, Софья Алексеевна. Их с Кичатовым дочки, Вера и Надежда, со своими мужьями. Ещё нотариус, Иосиф Аристархович Заманский. Всего шесть персон.
Она пересчитала тарелки и рюмки и самой себе сказала:
– Так, верно, приборов тоже шесть.
– А нотариус-то зачем? – удивился Пётр. – Он ведь не родственник.
Любаша тяжко вздохнула, давая понять, что её утомляют эти расспросы, но всё же ответила:
– Огласить завещание покойного.
Помолчав, она задумчиво, будто разговаривая сама с собой, произнесла:
– Я так думаю, для того и затевался весь этот поминальный ужин. Иначе кому он нужен? Завещание Кичатова будет на нём главным блюдом.
Пётр покачал головой и осуждающе изрёк:
– Как-то не по-людски всё это.
Любаша снисходительно усмехнулась.
– Что