Это было просто невыносимо. Нигде ни проблеска красоты. «Совсем как в моей жизни», – мрачно подумала Валенсия. Но этот всплеск горечи быстро пошел на убыль. Она примирилась с тем, что видит, покорно приняла все как есть, по всегдашнему своему обыкновению. Что же поделаешь? Она одна из тех, кто неизменно остается на обочине жизни, пролетающей мимо. И ничего тут не изменить. В таком вот настроении Валенсия и спустилась к завтраку.
Глава III
К завтраку всегда подавали одно и то же: овсянку, которую Валенсия ненавидела, и чай с тостом и ложечкой джема. Две ложки в глазах миссис Фредерик выглядели пустым расточительством, но Валенсия не роптала: она ненавидела и джем. В холодной и мрачной столовой холода и мрака словно бы прибавилось. За окном потоками лил дождь. Со стен, из скверных золоченых рам, шире самих портретов, сурово взирали ушедшие в мир иной Стирлинги. А кузина Стиклс – подумать только – еще и пожелала Валенсии, чтобы этот день повторялся и повторялся!
– Сядь прямо, Досс, – только и сказала ей мать.
И Валенсия, послушно выпрямив спину, поддерживала обычные разговоры, которые вели за столом. Она никогда не задавалась вопросом, что произошло бы, вздумайся ей заговорить о чем-то другом. Она просто знала. Поэтому никогда этого не делала.
Обиженная на Провидение, пославшее дождь в тот день, когда она предвкушала пикник, мать поглощала свой завтрак в скорбном молчании, за которое Валенсия была ей весьма признательна. Но Кристин Стиклс, как обычно, ныла, жалуясь на все и вся: погоду, течь в кладовке, цены на овсянку и масло (Валенсия тотчас подумала, не слишком ли щедро намазывает свой тост) и эпидемию свинки, вспыхнувшую в Дирвуде.
– Досс обязательно подцепит ее, – пророчествовала кузина.
– Досс не должна ходить туда, где может заразиться свинкой, – вынесла вердикт миссис Фредерик.
Валенсия никогда не цепляла ничего заразного: ни свинки, ни коклюша, ни ветрянки, ни кори. Не болела ничем, кроме тяжелых простуд каждую зиму. Зимние простуды Досс стали притчей во языцех среди родни. Ничто, казалось, не могло защитить ее. Миссис Фредерик и кузина Стиклс сражались с хворями Валенсии изо всех сил. Один раз с ноября по май не выпускали ее из теплой гостиной. Даже в церковь ходить не позволяли. И что же? Валенсия подхватывала простуду за простудой и закончила бронхитом в июне.
– В моей семье никогда такого не бывало, – объявила миссис Фредерик, намекая, что это, должно быть, прискорбная наклонность Стирлингов.
– Стирлинги редко простужаются, – обиженно заметила кузина Стиклс, которая принадлежала именно к этой ветви рода.
– Я считаю, – пошла на попятную миссис Фредерик, – что если человек решит не простужаться, то никаких простуд у него не будет.
Таким образом, причина была найдена: Валенсия сама во всем виновата.
Но особенно невыносимым в то утро ей показалось собственное прозвище – Досс. Двадцать девять лет она его терпела и вдруг поняла, что больше