не случилось однажды ночью.
И тогда он разошелся вовсю. Его, сироту, было некому упрекнуть или напомнить, что в высшем свете перескоки не приветствуются, и он пугал всех товарищей по учебе частотой своих переселений. Напугал даже лучшего друга, когда они вместе читали однажды скучным днем – вселялся в Августа Авиа без разрешения и снова перескакивал в собственное тело, но Август не стал его отчитывать. Только спросил, нашел ли Антон уже кого-нибудь, в кого не смог бы вселиться.
Вопрос был легким, ответы на него – очевидными все до единого. Возбужденные, нездоровые тела непроизвольно сопротивлялись попыткам вселения. Как и тела, которые подвергли сдваиванию, так что еще одна ци в них не помещалась. Вэйсаньна с их врожденным умением каким-то образом имитировать присутствие двойной ци. А все остальные – законная добыча, надо лишь как следует сосредоточиться.
Если судить по вспышкам смеха, хозяин лавки завершает речь. Переминаясь возле лавки, Антон замечает у него на поясе гоу – клинок с крюком на конце, весь в пятнах крови, словно его так и не почистили как следует после очередного применения. Естественно было бы предположить, что после пережитой в детстве трагедии Антон не выносит кровопролития. Однако кровь безвинна. Кровь – лишь последствие. Лучше пролить чужую кровь, чем дожидаться, когда прольют твою; лучше проявить власть и держать ситуацию под контролем – точнее, захватить власть и установить контроль.
Антон прислоняется к стене переулка. Он готовится. За семь лет изгнания он убедился, что неизменно выбирает наиболее легкий путь. А не самый достойный, не самый чистый и не самый грязный. Если ему представится шанс, он от него не откажется.
Совершив перескок, он открывает глаза после вспышки и видит, что стоит в окружении толпы. Его слушатели, внезапно отпрянув, ошеломленно моргают.
– Мои извинения, – произносит Антон. Голос звучит хрипло, непривычный к такому низкому тембру. – Вам, пожалуй, стоит отойти. – Он хватает клинок с пояса игрока и перерезает ему горло. Он чувствует, как быстро вытекает из тела кровь, но прежде, чем она успевает унести с собой его собственную ци, Антон снова делает перескок, вселяется в тело, которое оставил у стены, и возвращает хозяину прежнее, с зияющей раной на шее и кровью, хлещущей из рассеченной артерии. Зрители ахают – одни от ужаса, другие от восторга.
Антону не до их реакции, он уже убегает, но ищет взглядом ближайшую камеру видеонаблюдения, а когда находит, стучит пальцем по своему браслету игрока. Пусть знают, что это его работа, – на случай, если на телеканалах без вспышки перескока не сообразят, что к чему. Он хочет, чтобы этот килл приписали ему.
Хочет, чтобы дворец затрепетал.
Август идет на звуки телевизора, работающего у него в кабинете. И лишь ненадолго притормаживает, чтобы отряхнуть обувь, но даже после этого продолжает оставлять грязные отпечатки на сияющих мраморных плитах. Все равно дворцовая прислуга каждый день заново