и ее подражатели
Кто-то скажет, что для стареющих ведьм сейчас самое подходящее время. «Ведьмы крутые, ребят!» – пишет Кэйтлин Моран в книге «Больше чем женщина» (More Than a Woman). Фигура ведьмы давно служит, цитируя Кристен Дж. Солле, «мученическим символом женского движения». В мире, где женщин хотят видеть красивыми, покладистыми и вечно молодыми, в образе мрачной и уродливой ведьмы есть некий приятный протест. Как пишет историк Сюзанна Липскомб, «те, у кого нет власти, всегда хотят, чтобы их боялись».
Однако идентичность, выбранная нами самими, редко совпадает с социальными реалиями, так же как и выбранная нами эстетика не определяет того, как нас воспринимают другие. Боюсь, ведьминская эстетика поколения Z и тиктокеров воспринимается женщинами 40–50 лет совершенно иначе. В частности, для последних быть «дерзкой и независимой» – это спорить со всем, что говорят тиктокеры о женщинах. Все это очень весело, пока не обнаруживаешь себя привязанной к позорному столбу и гадающей, как ты сюда попала. Шутки шутками, но когда другие называют тебя ведьмой или проституткой, они, скорее всего, делают это всерьез. Можно делать вид, что любое слово можно переосмыслить, но это не так, потому что те же слова по-прежнему будут использовать люди, которые ненавидят нас и боятся.
В своей книге «Женщины и власть»[7] Мэри Бирд указывает на то, что мы даже близко не подошли к такому переосмыслению: «Несмотря на попытки феминисток присвоить образ [Медузы Горгоны], сделав символом своих силы и власти, […] все это меркнет по сравнению с многочисленными случаями, когда этот же образ использовался против женщин в политике». С ведьмами та же история. Эта книга – не восхищение нашим статусом. Истории судов над ведьмами и даже простые сказки о них могут многое рассказать об отношении к женщинам средних лет, которое с тех пор почти не изменилось. Ее видят сильной или, как сейчас скажут, наделенной привилегиями, а значит, злодейкой.
Когда образ ведьмы используется феминистками для демонстрации силы, он утрачивает свой поколенческий аспект. Если твоя неконвенциональность вписывается в общепринятый нарратив, особенно в тот, что восхваляет молодость, это уже конвенциональность. Легче фетишизировать атрибуты стигмы, чем принять тех, кому они изначально принадлежат. Возрождение интереса к трансгрессивной женственности допускает поверхностное увлечение разнообразием, но едва ли способствует подрыву существующих властных структур.
Современная ведьма – не очевидный аутсайдер, образ которого можно с легкостью категоризировать и реабилитировать. Ее зовут не Малифисента, Серафина или Эльфаба, а Шерон, Кэрол или, конечно, Карен[8]. Это слишком разговорчивая немолодая женщина с плохой стрижкой, чей образ колеблется между бесконечной силой и полным бессилием. Это женщина, внушающая отвращение даже тем, кто, как правило, считает себя выше этого чувства. Женщина, рушащая привычные категории не тем, как она одевается,