надеюсь, Галатея Харитоновна вас не сильно утомила? – Он кинул быстрый взгляд на дверь, убеждаясь, что та закрыта плотно, и продолжил: – Вы извините. Она истинная царица драмы. Вы же, я думаю, сами понимаете, что дело пустое? Запил Жоржик, поди, закутил-завертелся, вот и нет его. Не первый раз уже такое случается. Сыскному отделению-то какое до этого дело? У вас же более важные расследования есть, поди? Верно? Давайте просто подождем, пока все само собой решится. Я выпишу вам чек за беспокойство и закроем эту тему. Пятиста рублей хватит?
Орест Генрихович покровительственно улыбнулся и достал чековую книжку в обложке из кожи сибирского однорога.
Я внимательно посмотрел на собеседника:
– Вы мне что, взятку предлагаете?
Управляющий оценивающе посмотрел на меня и пожал плечами.
– Взятку? Ну что вы, так, благодарность за напрасно потраченное время. Виктор, вы мужчина, я мужчина – вы меня понять должны. Ну кто этот Жоржик? Паяц гороховый. Фигляр. Шут. А она из-за него носится, плачет, да что плачет, она же позорится. Перед всеми позорится из-за него.
Управляющий поискал что-то в пиджаке, а затем кинул мне на стол смятый газетный лист. Это был вчерашний выпуск «Брачного листка», издания весьма известного, которому десятки тысяч жителей столицы поручали свои судьбы. Сейчас же, однако, на первой полосе газеты были не объявления о женитьбе, а совсем иной текст, заключенный в пышную, усыпанную сердечками рамку. Гласил он следующее:
Моему милому Жоржику!
Любимый. Я знаю, что часто была не права. Была излишне строга к тебе, слишком много бранила. Но прошу, прости меня. Даже не прошу – умоляю. Только потеряв тебя, я поняла, чего лишилась.
Господи, Жоржик, как мне тебя не хватает! Как мне тяжело без твоих добрых слов, без прикосновений твоих рук, без твоего смеха и шуток.
Забудем ссоры! Пойми, я не могу ни спать, ни есть. Я выплакала все глаза. Мне не мил свет. Все кругом напоминает лишь о тебе. Я смотрю на портрет прадедушки и понимаю, что у него такие же очаровательные усы, как и у тебя. Я смотрю на статую Геракла в гостиной и понимаю, что его торс так же прекрасен, как твой. Я захожу в спальню и вижу росписи с амурами, и лица их столь же милы, как твое.
Наша любовь была лучом света, греющим мою душу, живой водой, пробудившей мою жизнь! Тем единственным смыслом, почему мое сердце делало новые удары.
Во имя нашей любви, умоляю, вернись, Жоржик. мой! Вернись!
Дальше под этим текстом разместилось изображение самого мещанско-слащавого, льющего слеза амура, какой вообще мог существовать, после шли ужасающие в своем качестве и количестве стихи, в которых выкупивший газетную полосу аноним твердил о своих душевных терзаниях.
Подождавший, пока я дочитаю, управляющий вздохнул и продолжил:
– Ну это же мадридский стыд просто. И мало того, что она все это в газетах