выстраивать перед камином. Воздушные егеря и саперы, кавалергарды и красавцы-кирасиры, оседлавшие многоногих механических коней, все они застыли перед скачущим вдоль их рядов генералом. Они застыли, и ничто на свете не могло нарушить их ровного парадного строя. Ничто, кроме полыхающего в гостиной огня.
Горели стены. Сыпались искры с потолка. Длинные языки тянулись отовсюду, и от их жара оловянные солдатики падали, оплывали, превращаясь в бесформенную грязную массу.
Кто-то дернул меня за руку, вытаскивая из горящего дома, но сбежать от пожара было нельзя. Улицы полыхали. Огонь стеной поднимался над куполами Небесного града Архангельска. Он вился, танцевал, поглощая один квартал за другим. Я вновь видел то, что случилось более двадцати лет назад. Все так же полыхали дома, все так же вспыхивали взрывы. Зенитные ракеты коммунаров рушились на плывущий в небесах город, а пушечная канонада сливалась с несущимся с колоколен набатом. Тысячи прожекторов били с куполов храмов, и тысячи пожаров поднимались над домами. Ночь обратилась в день.
Пламя было всюду. Даже небо было объято им – там горел императорский флот. Ярче всех полыхал флагман «Императрица Анна Вторая». Могучий четырехбашенный броненосный дирижабль был полностью охвачен огнем, жадно слизывающим с палуб мечущиеся фигурки команды.
Вокруг уцелевших воздушных машин кружили черные тени воздушных кораблей коммунаров. На сцепившихся в абордажной схватке дирижаблях наши матросы отчаянно рубились с закованными в броню солдатами красной лейб-гвардии.
Грохнули новые чудовищные взрывы. Снаряды зенитной батареи коммунаров ударили по скиту святой Есении. Опоры вздрогнули, заскрежетали, и вынесенная за край Небесного града Архангельска платформа рухнула с трехкилометровой высоты, рассыпая по воздуху пылающие бревна и не успевших сбежать с нее людей.
В бегущей толпе я снова увидел отца. Избитый до полусмерти, он висел на руках тащивших его офицеров Тайной канцелярии. Их оружие было обнажено. Впрочем, если бы бегущие в панике горожане узнали бы, что в эту ночь сотворил мой отец, то ни шпаги, ни пистолеты офицеров не смогли бы остановить расправы – немедленной и кровавой.
Прошел миг, отец исчез в толпе. Затем что-то взорвалось в глубине города. Мучительно заскрежетали могучие опоры. Лопнули тросы. Улица небесного града начала крениться. Бежавшие рядом мать и сестра рухнули в черную пустоту.
Образы дернулись, понеслись, рванулись скачками. Улицы, площади, переулки. Крики и огонь. Огонь и крики. Тяжелый сон не желал заканчиваться, так же как не желал заканчиваться лабиринт рушащихся улиц, по которому я бежал. Окружающий меня Небесный град Архангельск смазался, истерся, его проулки стали сменяться то кварталами Петрополиса, то кривыми улочками Искрорецка. Не менялось лишь одно – пламя – оно было всюду.
Что-то настигло меня сзади, рвануло и развернуло к себе. Сам слепой старец Антрацит высился надо мной. Давно мертвый, одетый в вывалянный в угле балахон, он оскалил желтые зубы и властно опустил костяную руку на мое