Он ехал с бешеной скоростью, значительно превышающей установленные ограничения, держа одну руку на руле, а другую уперев в бедро. Она видела загар на его предплечье, там, где рукав белоснежной рубашки был небрежно подвернут, – темный пиджак лежал на сиденье между ними. Надеть или снять пиджак, казалось, не имело никакого значения в Италии весной, здесь погода как будто подстраивалась под тебя, а не наоборот.
По дороге Ласситер ничего не рассказывал ей о себе. В основном он говорил об истории «Сибиллы» и роскошном поместье. Кардинал Феррарский заказал строительство виллы д’Эсте в шестнадцатом веке, после того как стал губернатором Тиволи. Опьяненный этой властью, он бездумно разрушил виллу Адриана, чтобы украсить свой совершенно новый дворец бесценными предметами старинного искусства.
– Церковь равновелика государству, – заметила Вивьен. – Как по-итальянски.
– Кардинал был внуком одного из двенадцати незаконнорожденных детей папы Александра.
– Боже упаси, чтобы они практиковали то, что проповедуют. – Вивьен украдкой взглянула на Ласситера – пока он вел машину, его красивый профиль всегда был затенен модными солнцезащитными очками-авиаторами. – Полагаю, они чувствовали себя выше собственных правил – в отличие от простых людей, которых нужно держать в узде.
– Его дед был папой римским, а мать – Лукреция Борджиа. Один из его дядей, как и он, был кардиналом. Феррара счел бы все это, – Ласситер махнул рукой на местность внизу, когда они добрались до городка на холме, – своей судьбой.
– Значит, ты веришь в судьбу?
– Я думаю, что можно стать таким великим, каким захочешь.
– Это не одно и то же.
– Я знаю. – Он остановил машину на обочине и пошел открыть для нее дверцу. Она почувствовала приятное тепло его кожи, когда оказалась с ним лицом к лицу, – на этот раз каблуки были на ней, а не в корзинке велосипеда. Пока они шли, он положил руку ей на правое бедро, непринужденно (leggermente, его итальянский эквивалент, действительно был идеально звучащим словом для этого жеста, подумала она невольно). Его прикосновение, настойчивое и в то же время мягкое, казалось, знаменовало собой как конец приличий, так и первый признак привязанности, столь распространенной в Италии: сильное физическое притяжение с обеих сторон.
Управляющий «Сибиллы» и его сотрудники узнали Ласситера, как только он вошел, и сразу же проводили пару в самое уединенное место во внутреннем дворике. Накрытый белой скатертью столик был спрятан за древней глицинией и стоял на краю обрыва. Отсюда они могли наблюдать за великолепными фонтанами сада д’Эсте, низвергающимися каскадами с нескольких каменных ярусов, словно пышный свадебный торт.
– Именно здесь снимали начало «Трех монет в фонтане», – сказал Ласситер, заказав им обоим негрони.
– Ты работал в нем?
– Нет. Я просто поклонник Джин Питерс. Ты напоминаешь мне ее. Твой голос, особенно твой деловой настрой.
– Ты имеешь в виду ее героиню. – Вивьен обратила внимание на то, что в киноиндустрии