локтями в колени, вложила в сухонькие руки голову, поплакала. Быстро успокоилась, краем юбки вытерла уже сухие от слез глаза. С улицы доносилось:
«Шиш—шиш—шиш—шиш».
Ощущение, что на белом свете остается одна, с каждым днем стало мучить её всё откровенней и безжалостней. От неё уже ничего не зависело: ни утро, ни вечер, ни приезд родных, ни порядок в доме. Дом, в котором она прожила большую часть жизни, становился чужим. Раньше она, не уставая радоваться удачной покупке своих родителей, просто купалась в радости и в счастье.
Чуть—чуть обустроившись, родители пригласили Серафиму переехать к ним вместе с двумя сыновьями. Время было военное, в городе оставаться одной с двумя детьми стало невозможным. Мальчики росли в деревне без отца, но под присмотром сурового деда и бабки. Дом давал ощущение надежности и быта и родственных уз. Было куда приезжать, было и кого привечать. «Что ж ты, всё – шиш, да, шиш?», – проворчала Серафима, – «Других слов на свете нету? Может, и шиш теперь, ну, а тогда шиша не было, а были добрые времена.»
Серафима растила детей, работала бухгалтером в колхозе. Муж с войны не вернулся – пропал без вести. Медалей, грамот и подарков не счесть, но, кому они нужны? Кто хотя бы на них посмотрит? «Вот и мне – кукиш!»
Всё чаще грустные думки одолевали Серафиму. Она исхудала, да и жизнь вокруг нее тоже исхудала – обезлюдела, внуки жили своей взрослой жизнью и редко в деревню наведывались. В их взрослой жизни для неё уже места не находилось. Соседей почти не стало. Одиночество, к которому она привыкала с уходом на пенсию, теперь с каждым днём все больше её страшило. Раньше с интересом читала газеты, которые два раза в неделю приносила почтальон Тоня; теперь она заглядывает к Серафиме только один раз в месяц, когда приносит пенсию. Про жизнь старинную расспросит, про родственников, поможет по дому и, уходя, долго прощается в дверях.
В дверь постучали. Серафима встала со скамьи, отодвинув шторку, посмотрела во двор. Увидела почтальона Тоню. Обращая на себя внимание, постучала в стекло. Сначала показалась сумка, потом протиснулась в открытую дверь сама Тоня. Она вошла, сняла сумку и поставила её на скамью рядом с Серафимой. Ласково погладила спинку стула, поздоровалась с хозяйкой:
– Как здоровье, тёть Сима?
– Спасибо, дорогая! – ответила Серафима, положив локти на стол, вложила в ладони голову. – Тонечка, сегодня задержись немного, я тебе смертное покажу и наследство.
Тоня отсчитала пенсию, положила перед Серафимой.
– Присядь, дочка! – Серафима встала с места, наклонилась, приговаривая, – Здесь моё смертное, – вытянула картонную коробку из—под лавки, – Хочу, чтобы и вещи моего мужа со мной положили, и эти бумаги.
Тоня засмеялась, чтобы важная тема для Серафимы не стала главной для всего её рабочего дня.
– Это – всё Ваше наследство!?
– Нет, милая, главное наследство останется