прямой нос. Вот только щечки Женины еще не расстались с детской припухлостью, а губы имели свойство надуваться бантиком, тогда как у Марии они были очень подвижными и постоянно демонстрировали настроение хозяйки.
– С чего ты взял?
– А от него душок такой мерзкий остается… Ты сено повернула?
– Да, – девушка поморщилась, зная, что последуют новые указания.
– Вечером в копы собери да накрой пленкой. Попроси Саврасовых подсобить, на той неделе у них будем косить. Мне к Дудковым надобно зайти, ужинай одна. Кобылу и коз я покормил. У кур насыпано, псу похлебку свари. Табун, кстати, на следующей неделе наш.
– Пап, а знаешь, какая сегодня ночь?.. – Женя начала издалека.
– Какая?
– Праздничная, волшебная… – мечтательно протянула девушка. – Наши костер возле реки палят. Девчонки все будут.
– Никакого Купалья. Знаю я, какие там будут «девчонки»!
– Ну, па-а-а-п!
– Дома сиди, – рявкнул Иван, развернулся и вышел из комнаты.
Женя стиснула зубы и со злостью воткнула иголку в ткань. Ойкнула и слизнула капельку крови с проколотого пальца. Нет, так не пойдет. Руслан ждет ее на Купалье, а значит, она будет там. И если она все сделает как надо, отец даже не заметит ее отсутствия. Они с Русланом уже взрослые, стекла не бьют и копы соломы не поджигают. Ей уже шестнадцать! Ишь, нашел, что запрещать!
Вечерело. Вся молодежь после трудового дня уже была у реки, готовилась к празднику. В вёске стояла непривычная тишина. Иван шел, глядя себе под ноги и не поднимая головы, по укатанной телегами дороге. Настроение было хуже некуда: Повитуха опять принялась за старое, никакие разговоры с ней не помогали… Да совесть мучила: может, и стоило отпустить Женьку. Эх, если бы не Руслан этот нахальный! Вот же змей, увивается за девчонкой!
– Вань, а чагой-то ты Женьку свою на Купалье не пустиу? – окликнул мужчину старушечий голос. – Стасовы дык усе пяцёра там, Люда Мишкина ток брюхатая дома сядить.
– Малая еще, баб Маш.
Иван только диву давался, как скоро бабки на лавочках разносили вести. И это даже не вставая с оных!
– Вань, ты б у ней спросил, до чего у нее охота. К тому ж дед Евген поскрипел за ними приглядывать, шоб головы себе не поразбивали, – возразила ему другая старушка.
– Мои вы золотые, давайте я сам буду решать, как воспитывать дочку, – Иван покачал головой.
– Та не, Зин, ци слыхала ты, Мишку з дзеукай нейкай видели, опять ён на охоту выйшау, пакуль жонка евоная с пузом. Тьфу! Гэткая моладзь1! Нехай сидит Женька у хате, от греха подалей, – глаза у бабы Маши блестели, а улыбалась она и вовсе невпопад. Иван принюхался. Так оно и было: рюмашечку за Купалье соседка уже опрокинула.
– Внук твой, баб Маш, чего очерняешь? Да и шли б вы уже домой! Хватит языками чесать!
Выпивох Иван терпеть не мог, не понимал, как можно пропивать нажитое столь тяжким трудом, чтобы получить капельку удовольствия… Наутро ведь все сменится жестким похмельем. А уж Саврасову бабу Машу трезвой