тандем.
Я – кровью – замер у косяка. Где-то тут памятный, в простыне…
Он здесь и был. Задвинутый пулей, разорвавшей плечо, чуть глубже. Как и думалось, труп. То есть изначально труп.
Его выставили нарочно.
Жилки остаточные – не жилки уже, а, скорее, паутина, серая, низшая кровь, дня два со смерти. Крупный, со вздувшимся животом мертвец.
Не поленились, дотащили вот, стреляйте, господа.
Вдох-выдох. Подгайный потемнел лицом. Предлагаю… без оружия…
А это уже Сагадеев.
Вниз. Над коротким каменным пролетом в три ступеньки.
Серая стена. Свет из окон. Опрокинутый стол. По полу рассыпаны бумаги какой-то учетной книги.
Первый из «козырных» (мимоходом я подивился прозорливости Сагадеева) сидит в простенке со вздернутым к плечу револьвером. Блондин с богемным, утонченным лицом. На щеке – крупный порез от стекла. Уже запекшийся.
Пиджак, синяя косоворотка, штаны, заправленные в короткие сапожки.
Я мягкими жилками нависаю над ним, где-то сзади и рядом тяжело клонится еще больше вперед Подгайный.
Вдох-выдох.
Вспыхивает стрельба. Блондин, не глядя, просовывает руку с револьвером, рука дергается дважды.
Сбоку от него, оседлав стул, спокойно смотрит во второе окно смуглый, цыганистого вида «козырь» в цветастой жилетке, в рубашке с вышивкой по вороту. Блестит золотыми зубами, приоткрывая рот.
Жалко, кровью не расслышать, что он говорит.
Видимо, комментирует ситуацию. Или советует целиться лучше. И его совсем не волнует полицейская осада.
Из сапога у него торчит плетка, пальцы – в дешевых перстнях.
Больше в помещении никого нет. Широкие двери, ведущие в саму покойницкую и больничный коридор, приоткрыты. За ними – полоса темноты.
Но мне пока туда, в темноту, и не надо.
Я скручиваю жилки в петельки и крючки. Светло-зеленые. Красно-белые. Намечаю точки захвата: сердце – плечи – бедра.
Сейчас вы у меня, родные, один за одним, даже не соображая, что делаете, пойдете на голос Сагадеева.
«Спираль Эрома» почти упирается блондину в грудь.
Я раскручиваю ее-себя, сначала медленно, затем быстрее, едва касаясь, настраиваясь. Чтобы наверняка. Ну-ка!
Бом-м-м!
«Спираль» от удара о чужие жилки неожиданно сминается, будто бумага в кулаке, ее разрывает на лепестки, раскидывает, размалывает о стены и потолок.
Бом-м-м!
Где низ, где верх? Я тяжело помотал головой. Это что? Это как? Это с чего вдруг низший…
Коротко вздрогнул Подгайный.
Я ухватился за его предплечье. Сжал. И одновременно принялся вязать-сшивать жилки в морге по новой. Очень интересно. Очень. Сдохнуть можно…
Вдох-выдох.
Блондин, даже не почувствовав, что его только что атаковали, смеется чему-то, что с ленцой рассказывает цыган.
Вот он откидывает волосы со лба…
Я вижу красный след от пальца – такой же, каким я только что метил надзирателя. И все же другой – вокруг него наверчено старых слов крови, колючих, искристых, опасных.
Мне