уверен, что она приживется в ней?
– Не уверен. Я бы, конечно, поэкспериментировал для начала на свинье или хотя бы крысе, но, откровенно говоря, лекарь ошибся. Недели у нас нет. Я лишусь головы, если не попробую, а девочка умрет. А что делаете вы, если ваш подопечный умирает?
– Убиваем себя.
– Эх, провалилась моя теория про новый вид на планете. Ладно, задирай рукав, коли согласен.
Немного помедлив, Дауд закатал рукав и вытянул вперед руку. Старик поднес иголку к его коже и начал ее медленно вводить. Игла с характерным треском стала врываться под толщи его покровов.
– Ишь ты. Крепкий.
Доведя иглу почти до основания, алхимик начал выкачивать сукровицу. Дауд ощущал, как тяжело и вязко жидкость концентрируется у окончания иглы где-то глубоко в его руке, а затем медленно и так же тяжело поднимается во флакон. Как только на дне колбы появилась сукровица, алхимик аккуратно вынул иглу. Ни капли жидкости не осталось на коже стража, только маленькая точка, которая скоро затянется.
– А теперь ручку юной княжны.
Старик откинул одеяло и, взяв Мару за запястье, поднес к нему инструмент. Немного помедлив, алхимик все же нацелился на область сгиба локтя. Дауд смотрел пристально, будто мог что-то решить в последний момент. В нем колебалась неуверенность и желание остановить старика, но разумная, не инстинктивная часть его существа утверждала, что другого выхода нет. Тело Мары – хрупкое, белое, истощенное болезнью – неподвижно. Только легкое сопение было признаком того, что в девочке еще теплится жизнь.
Игла вошла в синюю вену мягко, кончик едва скрылся под тонкой полупрозрачной кожей. Алхимик впустил в ее кровь те капли сукровицы Дауда. Наверное, если бы девочка была в сознании, ей стало бы больно, но умиротворенное лицо Мары никак не изменилось.
– Вот и все.
На сгибе осталась пара капель крови. Старик потянулся рукой к ближайшей полке и сорвал из горшка маленький лист какой-то травы, которую приложил к месту укола.
– Прижми.
Дауд прижал лист пальцами к руке, но сделал это с осторожностью, чтобы не передавить и без того хрупкую кость. От Мары исходил жар, палец Дауда мгновенно нагрелся. Мара чуть приоткрыла рот, и он услышал, как она втягивает в себя воздух, как хрипло отзывается ее горло и, кажется, как поднимаются ее тонкие ребра под натиском дыхания.
– Теперь только ждать. За два дня организм должен окрепнуть.
Слово «окрепнуть» сейчас никак не подходило Маре. Казалось, что копна рассыпанных на подушке черных волос весит больше, чем все ее тело. Щеки и губы не налиты привычным румянцем, за закрытыми глазами нет игривого блеска.
– Кстати, а от чего она заболела-то? – поинтересовался алхимик, начав обрабатывать иглу огнем.
– Стояла в луже.
Старик не ошибся. Уже на второй день, ближе к полудню, Мара стала приоткрывать глаза. К вечеру она начала что-то невнятно лепетать сквозь кашель. Наведалась Галая, которая была так счастлива видеть выздоровление девочки, что даже прослезилась. Ночь Мара не спала, а